Готовность номер один
Шрифт:
— Все-таки приехали, — говорю ей. — Спасибо. Я очень, очень рад.
На губах у Леры дрожит улыбка.
Во втором отделении мы исполняем революционные песни, что пела старая боевая гвардия. Потом со сцены звучат песни гражданской войны, которые были так популярны до недавнего времени, а сейчас незаслуженно забыты и почти не поются молодежью. Хлопают нам после каждого выступления так, что стекла дрожат в окнах. И, конечно, никто не чувствует, как бежит время. Саникидзе довольно потирает руки.
Пожалуй, наиболее насыщенным получился военный период.
Страница двадцать вторая
Я знаю программу почти наизусть. Скоро со сцены зазвучат песни и стихи, в которых будет рассказываться о сегодняшнем дне армии, о жизни и боевой учебе в мирные дни, о связи нашей армии с народом. Мне хочется увидеть Леру, которая будет читать стихи о девушке, ждущей своего друга-солдата из армии. О том, как эта девушка грустит в вечерние часы, когда ее подружки уходят в клуб на танцы.
И вот она появляется. Голова чуть откинута назад. Волосы у нее так же гладко зачесаны на уши и закрывают часть смуглых щек.
В зале воцаряется тишина. Нервный трепетный голос Леры звучит так лирично, так задушевно. На лицах слушателей печать задумчивости. Мысли уносят меня в незнакомое село, где живет подруга солдата. Мне хочется встретиться с ней и заверить ее, чтобы не тревожилась: солдат служит честно и помнит о ней.
Лере долго аплодируют. А я… так просто руки отбил. Все жду, когда она повернет голову в мою сторону. Но Лера не видит меня, смущенно улыбается, кланяясь слушателям. Пробираюсь за кулисы и поздравляю Леру. Выражаю ей благодарность от себя лично и от своих товарищей.
— Я так счастлива, — говорит она. — Спасибо вам всем. Вы уже больше не будете аккомпанировать?
— Не буду. — Мне не хочется выпускать из своей руки ее узкую ладошку.
— Тогда, пожалуйста, подождите меня здесь. Или лучше отправляйтесь в зал и поищите место для нас обоих. Я приду. Хорошо?
— Хорошо, хорошо, — говорю я, обрадованный ее предложением, и бегу назад. Во мне все так и поет.
Открывается занавес. Участники фабричной самодеятельности показывают сценку из спектакля. Мне, признаться честно, не до представления. Даже не могу сидеть спокойно. Наконец Лера приходит, достает из сумочки конфетку и протягивает мне. Она опять угощает меня конфетами.
— Очень хорошая сценка, — тихо говорю я, наклонившись к ней. — Просто необыкновенная. — От Леры пахнет ирисками.
Она кивает. Следившие за ходом пьесы зрители будто по команде разражаются смехом: видно, и в самом деле на сцене происходит что-то занимательное. Смотрю на Леру. Сидит, о чем-то задумавшись. Почувствовав на себе взгляд, поворачивается ко мне и чуть улыбается:
— У вас хороший клуб.
— Жалко, что не приехали вместе со всеми, — отвечаю я. — Посмотрели бы, как мы живем.
— А теперь поздно?
— Думаю, что нет.
— Тогда пойдем.
Нагнув голову, она начинает выбираться к выходу. Следую за ней.
На
— Теперь ваша очередь быть гидом, — говорит Лера.
— С удовольствием! — отвечаю, беря ее за руку. — Я покажу вам, где мы живем, где учимся. Начнем с ленинской комнаты. Потом, если вы захотите, можно будет пройти на стадион.
— Программа меня устраивает, — отвечает Лера.
В ленинской комнате ее внимание привлекает Книга почета части — на специальном столике под стеклянным колпаком.
— Можно посмотреть? — тихо спрашивает Лера.
— Конечно, — подаю книгу. На обложке золотым тиснением слова Ленина: «Будьте начеку, берегите обороноспособность нашей страны и нашей Красной Армии, как зеницу ока…» Лера читает их вслух, вдумчиво, с выражением.
Со страниц книги смотрят портреты солдат, сержантов и офицеров части, а чуть ниже рассказывается об этих людях, о достигнутых ими успехах в боевой и политической подготовке. Некоторые фотографии обведены траурными рамками. Эти люди погибли в боях за Родину в Отечественную войну. Я вижу, как Лера сводит темные крылатые брови, задумывается, почти машинально листая страницы.
«Интересно, как бы она повела себя, увидев в Книге почета мою фотографию, — думаю я. — Вот удивилась бы!» И я даже представил все это на мгновение, хотя там, конечно, нет моей фотографии. Там только лучшие из лучших.
По пути на стадион мы заглядываем в клуб, где вовсю идут танцы. К нам тотчас же подскакивает доктор Саникидзе, лихо щелкает своими завышенными каблуками, по поводу которых у нас даже как-то шел в казарме спор: нужны такие каблуки мужчине или нет.
— Разрешите ангажировать. — На ухоженном лице его сияет сладкая улыбка. Лера щурится от яркого света, глаза у нее теперь, как миндалинки, указывает взглядом на меня. Он понимает ее без слов и церемонно обращается ко мне за разрешением.
— Пожалуйста, — говорю я, польщенный этим. Саникидзе снова обращается к ней, протягивает руку, наклонив вперед голову, по-тараканьи перебирает ногами.
Она не спеша встает, поправляя платье, приветливо улыбается мне и кладет тонкую руку на плечо капитана. Она выше его на целую голову. Смешно подпрыгивая на поворотах, он проворно кружит Леру. Что-то говорит ей, сверкая зубами. Она качает головой. Он опять что-то говорит. Она улыбается. И наконец хохочет. Потом они исчезают за танцующими. Мне сразу становится грустно. «И почему я сам не пошел с ней», — думаю, глядя на ребят, подпирающих стенки. — Ведь научился же! Специально для нее…
Наконец танец кончается. Капитан подводит Леру, кланяется, коснувшись ладонью своей груди.
— Не скучали? — спрашивает Лера, заглядывая мне в глаза… И, не дожидаясь ответа, смеется: — Все-таки чудной этот ваш доктор. Сделал мне предложение, шутя, конечно.
А мне от этого ее сообщения вдруг становится страшно. Ведь в каждой шутке есть доля правды.
Со второго этажа доносятся взрывы хохота. Там у нас Мотыль трясет стариной, проводя, как когда-то в доме отдыха, где работал культурником, аттракционы.