Говорящий ключ
Шрифт:
Юферов заметил это.
— А я уж подумал и вправду их к нам прислали, — повеселел он.
— Ребята идут в Качанду, — пояснил Воробьев. — Филипп Васильевич Дашута просил захватить их с собой. Это его сын Саня. Кстати, Дашута передал тебе... Саня! Что батька велел передать товарищу Юферову?
— Кавалерийское почтение, пехотный привет... Говорит, крепко пожми ему руку.
— Пожать руку! — Антип Титыч с сомнением оглядел хрупкую фигуру мальчика и осторожно стиснул его, руку в своей железной ладони. — Ну, коли так, пойдем, Воробей-охотник, в нашу палатку, там место для вас обоих найдется.
Нечаянно сорвавшееся у Юферова слово не пропало даром. Прозвище «Воробей-охотник» словно прилипло к Сане надолго. Он не обижался на это, хотя предпочел бы, чтобы его прозвали просто «охотник», без прибавки. Ребята скоро перезнакомились со всеми разведчиками и стали чувствовать себя в экспедиции словно равноправные ее члены.
Воробьев приказал завьючить вещевые мешки мальчиков, и они шли налегке, лишь с патронташами и ружьями. Ребята старались быть полезными, помогали в пути следить за вьючными лошадьми и оленями. К ним все быстро привыкли. Саня с увлечением слушал рассказы разведчиков о прошлых походах в тайгу, о неизведанных еще богатствах, таящихся в недрах земли. Антип Титыч Юферов, заметив интерес мальчика ко всему, что связано с горным делом, узнав о его мечте стать геологом, еще больше подогрел это стремление, рассказав несколько интересных случаев из своей таежной практики. Однажды он поднял с дороги кусок кварца и, протянув его Сане спросил:
— Что за камень?
— Кварц, дядя Юферов.
— Молодец, Воробей-охотник. Кварц — это первейший спутник золота. В кварцевых жилах металл вкраплен. Как-то на Белой горе — приисковый участок такой есть — подобрал я камень пуда на два, смотрю — в изломе блестит, раздробил его, промыл и добыл граммов двести золота. На крупных приисках, там, где имеется рудное месторождение металла, существуют специальные бегунные фабрики. На этих фабриках камень дробят, перемалывают, отделяют от металла.
Саня жадно впитывал в себя все эти рассказы. Окончательно освоившись, он пользовался каждым случаем, чтобы спросить о чем-либо у Юферова, Нины, Муравьева. Только к Николаю Владимировичу он не подходил, побаиваясь, как бы начальник экспедиции не понял всей правды. Но Воробьев больше не расспрашивал ребят. Объяснения Сани показались геологу вполне правдоподобными. Послать сына километров за двести пятьдесят — было похоже на Дашуту, старавшегося воспитать в сыне выносливость, умение преодолевать трудности.
Разведчики часто мечтали о будущем. Разговор обычно начинался между Ниной и Воробьевым, а затем становился общим. Сидя вечером у костра после тяжелого похода, хорошо помечтать о днях, когда в самых глухих уголках тайги лягут широкие дороги, возникнут города и поселки. Воробьев пользовался свободным временем, чтобы рассказать разведчикам о великих стройках Родины, о том, для чего нужны драгоценные металлы, разыскиваемые разведчиками.
Ярко пылает пламя костра. От его света еще гуще становится сумрак ночи. Где-то рядом пофыркивают спутанные кони, доносится позвякивание колокольчиков на шеях оленей. Николай Владимирович рассказывает разведчикам о днях битвы на волжских берегах, участником которой ему пришлось быть.
— Теперь Волгоград восстановлен. На руинах, оставшихся после боев, вырос прекрасный город, вечный памятник доблести советского народа.
Большаков набивает свою трубку-носогрейку. Он любит слушать рассказы об Отечественной войне, и сам непрочь вспомнить дни, когда водил партизанский отряд по таежным тропам. Правда, было это давно, во время гражданской войны, но в памяти проводника все эти события хорошо сохранились. Он даже узнает сопки, реки, ключи, которые ему довелось видеть больше трех десятков лет назад. Рядом с проводником сидят Саня и Виктор. Лица мальчиков задумчивы. Наверное, они видят себя сейчас в блиндажах и окопах смелыми солдатами. Юферов, Вавилов, Нина — все под впечатлением рассказа. Николай Владимирович доволен. Значит, эта сама собой возникшая беседа не напрасна.
Есть на Волге утес...— тихо запела Нина, и песня, раздвигая темные стены леса, плывет вместе с искрами костра, медленно взлетающими над деревьями. Она задумчиво смотрит на Виктора через разделяющее их пламя.
— Витя, скажи, о чем ты сейчас думал? — обращается Нина к мальчику, оборвав песню.
— Я?.. — встрепенулся Виктор.
— Да, вот сейчас, перед тем как я тебя спросила.
— Я хочу, чтобы вы меня взяли с собой в экспедицию.
— И все?
— Нет! — приподнявшись, сказал Виктор. — Я хочу найти настоящий самородок, вот такой, — он развел руками, — с оленя, а потом еще один, хоть малюсенький.
— Для чего ж тебе малюсенький, если будет другой, с целого оленя? — подтолкнул его Саня.
— В самом деле, зачем тебе такие самородки? Хотя бы тот, с оленя, уж очень большой, — заинтересовался Воробьев.
— Я отвез бы его в Москву, в Кремль, — выпалил Виктор, застеснялся, опустил глаза и добавил вполголоса: — Пусть на него построят самый большой, самый красивый дом в Волгограде.
— А малюсенький зачем?
— Я купил бы на него себе бинокль, — глядя в костер, тихо ответил Виктор.
Воробьев молча снял висевший через плечо на тонком ремне артиллерийский бинокль, подал его мальчику. Виктор взял бинокль, еще не понимая, зачем его дали ему.
— Это тебе за красивую мечту, дружок, а в экспедицию я не могу тебя взять, не проси.
— Что вы сделали, Николай Владимирович! — шепнул Юферов. — Такой замечательный бинокль... разве можно?
— У вас есть, а я возьму экспедиционный, обойдемся. — Воробьев взял Юферова под руку, отошел к палатке, чтобы не мешать Виктору вволю насмотреться на подарок.
Наутро караван тронулся в путь и вечером подошел к стану третьей бригады оленеводческого совхоза. Еще за несколько километров до него стали встречаться олени, пасущиеся на склонах гор, где зеленовато-белым бархат том выделялись лужайки мха-ягеля. Олени не пугались людей. Подняв увенчанные раскидистыми рогами головы, они смотрели в сторону каравана большими красивыми глазами. У многих из них не было рогов.
— Важенки, — пояснил Урангин. — Рога только у самцов растут. Видите, оленята!