Говорящий ключ
Шрифт:
— Знаешь, Афоня, мне твои стихи нравятся... — задумчиво сказала Нина, в глазах ее мелькнул лукавый огонек. — Если бы медведь мог писать, он, пожалуй, тоже такие стихи написал: «Ширь таежная, ширь бескрайняя!..»
— Ну вот... Хожу, как медведь, стихи пишу, как медведь... Тоже мне, критик! — обиделся Афанасий.
— Да нет, в критики я не гожусь. Я немного не так сказала. Если бы ты был медведь, то такие же стихи писал бы. Да, да, серьезно. Ходил бы по тайге, разворачивал муравейники, любовался природой, ширью бескрайней... Ни хлопот, ни забот. Людям надо эту ширь осваивать, строить, искать, а медведю — чем глуше, тем лучше. Вот я и говорю. Стихи у тебя ничего получаются, но только мысли в них... медвежьи. За таежной ширью да тишью бескрайней у тебя не видно людей, которые эту самую ширь раскорчевывают да тишь нарушают. Тысячу лет назад тайга еще более дикой была, но ведь мы стремимся не к прошлому. Сейчас наши люди природу преобразуют, подчиняют ее себе. Мне кажется, Афоня, что мы должны чувствовать себя хозяевами тайги, а не бессильными созерцателями ее дикой красоты. Попробуй написать такое стихотворение, чтобы в нем не только тайга, но, главное, человек был виден, его дела.
— А ведь ты правду говоришь, — согласился Афанасий. — Напишу обязательно. Мне тоже думалось: чего-то не хватает в моих стихах, а чего — не знаю. Ты читала Петра Комарова? Вот у него в стихотворении «Олень-цветок» хорошо сказано:
Рожок трубил, и мне казалось — Я не звериный слышу бег, А вся природа отозвалась, Когда к ней вышел человек.Вдали раздался выстрел. Муравьев потянулся за ружьем, стоящим у дерева. Нина огляделась вокруг. В лесу было тихо, в вышине плыли освещенные первыми лучами солнца легкие облака. Загорался день. Спрятавшись за стволы деревьев, оба некоторое время стояли затаив дыхание, вглядываясь в глубину леса. Афанасий не пошел на свое место. Он предложил Нине наблюдать за лесом со стороны реки, а сам взял под прицел другую сторону. Скоро стал слышен шум, производимый загонщиками. С минуты на минуту ожидая появления волков, охотники до боли в глазах всматривались в чащу. Мечтая о метком выстреле в матерого волка, Муравьев крепко сжимал ружье, но лес по-прежнему оставался безмолвным. Любопытный бурундучок, взбежав по стволу дерева, уставился на человека черными глазами-бусинками. Афанасий махнул на него ружьем, бурундук испуганно свистнул и исчез.
Крики загонщиков приближались.
— Пустое дело... Нет в лесу волков, — громким шепотом сказал Муравьев, выходя из-за дерева. — Слышишь, Нина, скоро загонщики до нас дойдут.
— Молчи, — шепнула девушка, притягивая его за рукав к себе, за ствол ясеня, — видишь, сохатый...
Муравьев замер. Всего шагах в двадцати от него, величественно подняв голову, обремененную огромными лопатообразными рогами, стоял лось. Чутко прислушиваясь к шуму загонщиков, он не замечал охотников, тесно прижавшихся к стволу ясеня. Ноздри сохатого тревожно вздрагивали, втягивая воздух. Прямые, как у лошади, уши двигались, улавливали звуки. В его огромном теле, казалось, каждый мускул был напряжен. Горбоносая голова сохатого медленно повернулась в сторону охотников, ноздри втянули воздух, он фыркнул, учуяв запах людей, тряхнул головой, свисающая на подбородке кожаная складка — серьга — закачалась. Неслышно переступив длинными ногами через лежащую на его пути валежину, сохатый плавной рысью побежал в сторону тундры, отделяющей лес от сопок. Темно-бурый, с ногами светло-пепельного цвета, гордо неся свои тяжелые рога, лось пробежал в нескольких шагах от дерева, за которым притаились Нина и Афанасий. Никто из них даже не подумал о том, чтобы выстрелить в этого могучего красавца.
— Уф!.. — тяжело перевел дыхание Афанасий, проводив взглядом сохатого. — Не годимся мы с тобой, Ниночка, в охотники. Пропустили такого зверя!
— А зачем он нам? Мясо есть, шкура не нужна, ответила Нина.
Афанасий предупреждающе поднял руку, притаился ка деревом. В глубине чащи, где выделялся своей белизной ствол стройной березы, мелькнуло гибкое тело зверя. Афанасий медленно поднял ружье. Бесшумно, словно не касаясь земли, прямо на охотников выбежал сероватый зверь величиной с собаку. Его уши кончались мохнатыми кисточками.
— Стреляй, рысь! — крикнула Нина, забыв про свое ружье.
Афанасий, не успев как следует прицелиться, дернул за спусковой крючок. Необычно громко грянул выстрел. Рысь метнулась в сторону и большими скачками стала уходить обратно в лес. Нина вскинула короткий карабин. В прогале между деревьями на секунду опять показался силуэт рыси. Хлестнул выстрел, зверь скрылся в чаще леса.
— Эх ты, охотничек! — разочарованно протянула радистка. — Твой дробовик чем заряжен был, пулей?
— Нет, дробью.
— На волка дробью! Замечательно... А когда на рябчиков будешь охотиться, пулей зарядишь? Упустили рысь, смех. Пойдем взглянем.
Нина стреляла наудачу, не надеясь на большом расстоянии попасть в бегущего зверя. Велика же была ее радость, когда в зарослях низкого кустарника они увидели мертвую рысь. Афанасий выволок ее за задние ноги на чистое место. Это был крупный экземпляр хищника, весом более десяти килограммов, с мягким пушистым мехом. Широкие лапы рыси с острыми длинными когтями произвели на охотников внушительное впечатление. Они перевернули зверя и нашли след пули, ударившей в голову под ухо. Вдали раздались голоса загонщиков, перекликавшихся между собой. Афанасий крикнул несколько раз, и скоро к ним подошел Урангин с другими оленеводами.
— Ого!.. Удачно поохотились. Эта кошка похуже волка. Телят истребляет, а зимой были случаи и на взрослого оленя бросалась. Лежит на сучке дерева, ждет, когда олень окажется под нею, потом вскочит на него, перегрызет шею. Кто ее подстрелил? Она?! — Урангин с уважением взглянул на Нину, похвалил ее за удачный выстрел. — Шкуру мы снимем вам на память, а мясо у рыси несъедобное... Что ж, вы несите свою добычу к лагерю, а мы пойдем дальше.
Он ловко связал все четыре лапы рыси вместе и просунул меж ними тут же вырубленную жердь. Афанасий и Нина взяли на плечи концы жерди и зашагали по тропе к стану. Сзади слышались крики загонщиков, удаляющихся в конец распадка.
Пожалуй, больше всех волновались самые молодые охотники — Саня и Виктор, затаившиеся под раскидистым кустом черемухи. Получив в подарок от Воробьева настоящий военный бинокль в желтом кожаном чехле с медными бляшками, Виктор чувствовал себя на седьмом небе. Он то и дело вынимал бинокль из чехла и прикладывал его к глазам, разглядывая то далекие вершины сопок, то просто вершины рядом стоящих деревьев, на которых каждый листик становится видимым. В такой бинокль все пароходы рассмотреть будет можно, как на ладошке. Только жаль, не скоро придется вернуться к морю. Но это ничего, и в тайге есть на что поглядеть. Виктор, на зависть Сане, приставив бинокль к глазам, стал рассматривать склоны сопок. Затем он перевернул бинокль наоборот и ахнул от удивления.
— Ох, как далеко! Смотри, Саня, сопки какие малюсенькие... — Он передал бинокль Сане. Тот с видом полнейшего равнодушия повертел его, взглянул вдаль и вернул бинокль другу.
— Ничего себе, бинокль подходящий!
Саня был рад за друга, завидовал ему и не понимал, как мог начальник экспедиции подарить такую прекрасную вещь, да еще за мечту, как он сказал. Подумаешь, мечта!
Для практического Сани это было просто непонятно. Мечтать и он умел, а до сих пор ему за это ничего не подарили. Наоборот, Филипп Васильевич, заметив такое душевное состояние мальчика, покрикивал: «Размечтался, а корове сена подбросить забыл! Ну, живо... сбрось свежего с сеновала!» Или того хуже. Посылал с каким- нибудь поручением на рыбалку — за семь верст киселя хлебать... Помечтаешь, когда у тебя отец такой, не любит, чтобы другие сидели без дела, да и сам не сидит. Другое дело — Витька. У того отца нет, а мать круглый день на работе, мечтай себе сколько влезет. Вот и домечтался, получил бинокль ни за что ни про что, а ему, Сане, шиш с маслом, разве это не обидно? Одних замечают, а других нет. Саня даже пригорюнился, а на другой вечер часа два сидел у костра, устремив взгляд в его пламя. Он вовсю старался придать своему лицу мечтательное выражение, так что от жары пот с него катился. А вдруг начальник подойдет да спросит:
«О чем задумался, Воробей-охотник, что тебе примечталось?»
Тогда Саня будет поумней Витьки. Он сначала эдаким печальным взглядом поглядит на двустволку начальника! — настоящая ижевка! — а потом скажет:
«Примечталось мне, товарищ начальник, будто вы меня с собой взяли и будто я стал копать ямку да нашел такой самородок, такой самородок... с нерпу, а то даже и больше, с целого кита».
«Зачем тебе такой огромный самородок-кит?»
«Я велю на это золото построить в Москве самый большой, самый красивый дом».