Говорящий ключ
Шрифт:
— Костер кто-то жжет, — заключил он.
— Охотники, — предположил Виктор.
— На кого они охотятся летом, а? — спросил Саня.
— Ну, на зверя всякого, лису, белку.
— Кому летом шкурки нужны? Они негодные, эх, ты... охотник!
— Кто же, по-твоему?
— А я почем знаю, может быть другая экспедиция... А, дедушка Кирилл? Сходить бы туда.
— Далеко. Охотиться будем, посмотрим следы. Пойдете со мной?
— Спрашиваете! Еще бы, конечно, пойдем, — обрадовался Саня.
— Вот и будет у нас охотничья команда — я, вы да Хакаты, — улыбнулся проводник, видя радость друзей, сразу почувствовавших себя нужными в экспедиции, где каждый имел какое-нибудь дело.
Большаков, Виктор и Саня вернулись на стан поздно, когда все уже спали. Лишь в палатке Воробьева теплился огонек. Начальник экспедиции и буровой мастер обсуждали план детальной разведки ключа, помечая на карте крестинами будущие буровые скважины. Большаков рассказал о подозрительном дымке, но от каких-либо предположений воздержался. Проводник не любил гадать вслепую. Воробьем и Юферов не могли объяснить появление людей в этом глухом уголке тайги. Посоветовавшись, они решили, что в первый же поход охотники должны побывать на том месте, где был замечен дым, разыскать остатки костра и определить по следам, что за люди останавливались у реки.
Ночью тревожно залаял Хакаты. Большаков, по охотничьей привычке спавший всегда на одно ухо, тотчас вышел из палатки, захватив карабин. Собака металась по стану, лая в пустоту повисшего над рекой тумана. Большаков прикрикнул на Хакаты, заставил его замолчать и прислушался. Было тихо, только изредка долетали всплески рыбы. Туман струился над рекой и, казалось, будто второй поток молочно-белой воды стелется по ее поверхности. Проводник стоял вглядываясь и напрягая слух. Хакаты, насторожив уши, изредка лаял, ориентируя Большакова. Умный пес словно понимал, что от него требуется. Ниже стана, у того места, где вечером ловили рыбу, река делала крутой поворот вправо. Здесь туман клубился еще гуще, чем над прямым руслом реки, у лагеря. Большаков силился разглядеть что- нибудь, но его взгляд не смог проникнуть сквозь завесу тумана. Лишь на одно мгновенье ему показалось, что на повороте зачернел плот или большая карча, и тотчас скрылась за низким мысом, выступающим с другого берега реки. Большаков постоял немного, вспомнил о дыме неведомого костра. И костер, и тревожное поведение собаки, которая не станет лаять по-пустому, — все это имело какое-то отношение к недавним событиям — пожару, пропаже вьюка и плана Говорящего ключа. Ему стало ясно, что кто-то проплыл по реке крадучись, чтобы незаметно миновать стан экспедиции. Ночью, да еще в туман, на такой риск мог пойти только отважный человек, знакомый с быстрыми таежными реками. Пожалуй, сам проводник мог бы пуститься в такое плавание лет двадцать назад, когда был помоложе и покрепче, теперь же не рискнул бы отважиться на это.
— Карауль, друг, карауль, — потрепал Большаков Хакаты за взъерошенный загривок и вернулся в палатку, решив утром же поискать следы неведомых людей.
Кирилл Мефодиевич действительно на секунду увидел смутные очертания длинного, узкого плота в тот момент, когда плот скрывался за поворотом реки. Если бы не туман, старый таежник увидел бы и людей. Один из них правил кормовым веслом, привязанным к вбитому между бревен колу, другой полулежал на середине плота, где были поставлены хвойные ветви и сложен груз. В кормщике проводник узнал бы Петра Кандыбу, а в другом — Алексея Марченко, недавно покинувшего экспедицию.
— Пронесло! — с видимым облегчением сказал Марченко, когда палатки лагеря остались за поворотом. — Проклятая собака, чуть было не выдала. — Вынув платок, он вытер пот с лица.
— Слабоват ты, Алексей, на расплату, — презрительно произнес Кандыба. — Шкодить умеешь, а чуть что — в пот бросило.
— Приятного мало. Меня хоть и отпустили, а все же подозрение имели. Этот старый леший Большаков все принюхивался. А здесь у нас его мешок с припасами, продукты, грохот для бутары... статья обеспечена.
— Ну. счастлив твой бог. Хотел было я пристать к берегу, да раздумал. Пожалел тебя.
— А это? — Марченко придвинул к себе лежащее рядом ружье. Его лицо стало злым, глаза впились в Кандыбу.
— Стал бы стрелять? — сдвинул и без того густые брови Кандыба.
— Что же, мне из-за твоей дури пропадать, что ли? Хватит болтовни, прошли — и хорошо. Пусть они теперь поищут Говорящий ключ, мы там раньше будем, а они здесь увязнут, на пустом месте. Здесь подряд несколько ключей, пока их разведают, осень придет. Мы свое дело сделаем.
— Да... — протянул Кандыба. — Не знал я, что ты с ружьем сидел. Обязательно бы пристал. Правду говорят, что надо пуд соли с человеком съесть, чтобы его узнать. — Кандыба усиленно заработал веслом, направляя плот дальше от берега. Оба замолчали, угрюмо поглядывая один на другого, и каждый из них думал, что его товарищ ненадежен.
Петр Иванович Кандыба, пожалуй, и в самом деле был ненадежным товарищем для Марченко, который не остановился бы даже перед преступлением из-за наживы. Но обоих объединяло одно стремление — разбогатеть, хотя конечные цели у них были разные.
Алексей Марченко родился и вырос на прииске Кухчан. Его знали все местные старожилы за неплохого старателя. До войны он даже был некоторое время бригадиром в старательской артели на одном из участков прииска. Но так было до войны. Возвратясь из армии, Марченко совершенно переменился. В артель он не пошел, а стал стараться в одиночку или объединяясь на время с другими вольноприносителями металла. Марченко вернулся на прииск в конце 1944 года, будучи демобилизован после тяжелого ранения. О своей службе он не любил рассказывать, отделываясь общими фразами. Это было не случайно. Кроме всем знакомой биографии старателя, имелись и никому не известные ее страницы, замаранные кровью и грязью.
Осенью 1942 года Марченко попал в фашистский плен. В лагере, за колючей проволокой, люди умирали от голода и тифа, проклиная палачей. Те, кто не сдавался, гибли, а тех, кто шел на поклон к фашистам, они отправляли на работы в Германию. В числе таких слабых, потерявших веру в будущую победу советского народа, оказался и Марченко. Его одели в почти новое красноармейское обмундирование, подкормили и перебросили не в Германию, а в Белоруссию, где в то время крепло партизанское движение. Вместе с несколькими другими предателями Марченко снова попал в лагерь для военнопленных. На этот раз он недолго пробыл в лагере. Был инсценирован «побег». Охраняющие лагерь эсэсовцы подняли стрельбу из пулеметов, установленных на вышках. Однако никто из «беглецов» не пострадал, зато в самом лагере было много раненых и убитых. Через несколько дней после этого подозрительного бегства в лесах появился новый «партизанский отряд».
Пылали села. Люди в форме солдат Советской Армии строчили из автоматов, расстреливая женщин, детей, стариков. Следом за бандитами в разграбленные села врывались каратели, но они всегда опаздывали. «Партизаны», совершив свое гнусное дело, успевали скрыться.
— Партизаны вас убивают и грабят, — говорили эсэсовцы уцелевшим после бандитского налета крестьянам. — Вы должны помочь нам ликвидировать партизан, это в ваших интересах. Покажите, где они скрываются.
Провокация не помогла. Народ прекрасно разбирался, где действуют свои, а где — чужие. Бандитская шайка однажды столкнулась с настоящими партизанами и в коротком бою была разгромлена. Марченко уцелел. Явиться обратно к своим хозяевам он не решился. Словно затравленный волк, скрываясь и от партизан и от фашистов, ушел на восток. За сотню километров от места своих былых «подвигов» Марченко сумел втереться в небольшой партизанский отряд. Здесь он не показал особой доблести. Предатель заботился не о том, чтобы хоть частично искупить свою вину, а чтобы окончательно скрыть свое прошлое. Надвигался фронт. Тихими ночами стала слышна отдаленная артиллерийская канонада. Партизаны пускали под откосы поезда, взрывали мосты, тревожили фашистские гарнизоны. Отряд, в котором находился Марченко, влился в крупное соединение, контролирующее целый район. Помогая Советской Армии, партизаны громили тылы врага. В одной из стычек у линии железной дороги Марченко был ранен. Его отправили самолетом за линию фронта, вылечили и демобилизовали, признав негодным к службе.