Говорящий ключ
Шрифт:
— Каких камней?
— Не знаю... Для пищеварения гальку глотает. Такая уж птица глупая.
— Геолог, говоришь? — рассмеялся Воробьев. — Ну, невысоко ты ценишь нас, геологов, Кирилл Мефодиевич. Значит, глуп геолог, как селезень? Ну ладно, что с тобой сделаешь.
Кирилл Мефодиевич острым ножом вскрыл зоб селезня, извлек его содержимое, вытряхнув на край вещевого мешка. Воробьев разворошил палочкой смесь непереваренной пищи с мелкой галькой. Лицо его вдруг стало серьезным. Выбрав один из камешков, он вытер его о мешок.
— Кирилл Мефодиевич, этот селезень в самом деле геолог, он нашел то, что мы с тобой ищем.
— Э... Николай Владимирович, опять шутишь, однако, — недоверчиво отозвался проводник. — Чего нашел?
— Золото... смотри.
На открытой ладони Воробьева лежал беленький камешек, к боку которого припаялась золотника. Кирилл Мефодиевич удивленно развел руками.
— Смотри-ка, совсем старатель! Там, наверное, еще есть, — он подвинулся ближе к вещевому мешку, с любопытством разглядывая содержимое зоба птицы. — Где она его нашла, золото-то? Удивительное дело, однако.
— Ничего удивительного. Селезень наглотался гальки где-нибудь на берегу золотоносного ключа. Видишь, вот еще. Ого! — Воробьев выбрал два кусочка кварца с вкрапленными в них золотниками и один крупный знак весом миллиграммов в двести. Остальные он забросил в траву. Несколько минут он внимательно рассматривал необычную находку, разговаривая вполголоса не то сам с собой, не то с Большаковым.
— Где же я видел такое золото? Постой, постой. Ах ты, селезень! Где же ты наглотался, на каком ключе, близко или далеко?
— Близко, — убежденно произнес проводник. — Я так думаю, камешки пролежали у него в зобу дня два.
— А может, месяц?
— Нет, дня два.
— Почему ты так уверен, Кирилл Мефодиевич?
— Совсем чистые камни, слизи мало.
— Хорошо, пусть будет два-три дня, но ведь за это время птица могла улететь за сотни километров.
— Зачем ей лететь так далеко? Через море летела, устала, однако. Здесь хорошо, речки, озера, корма много. Утки или совсем остаются здесь, или отдыхают некоторое время, кормятся и постепенно перелетают дальше, туда, — он махнул рукой в северном направлении.
— Все равно нам не легче. Узнать, где он наглотался гальки, невозможно. Допустим, селезень местный. Из этого мы можем сделать лишь один вывод — где-то здесь, или ближе к побережью моря, есть сказочно богатые россыпи... Постой, постой, Кирилл Мефодиевич, мне это золото очень знакомо.
Геолог порылся в полевой сумке и достал миниатюрный мешочек, который ему оставил Андрей Ефимович Постриган. В мешочке было несколько золотинок, взятых из бутылки, найденной старателями. Вытряхнув их на ладонь, Воробьев сравнил золотники с найденными в зобу птицы. Сомнения не оставалось. И те и другие были из одного месторождения.
— Кирилл Мефодиевич, этот селезень побывал на берегу Говорящего ключа! — возбужденно воскликнул он. — Золото одинаковое.
— Выходит, глупая птица нашла Говорящий ключ раньше нас.
— Умных геологов... ты хотел сказать? Точно, точно, но у него были крылья, а у нас нет. Да... интересно. Теперь ясно, что он где-то здесь, этот ключ... близко, и нам очень стоит его поискать. Честное слово, Кирилл Мефодиевич, жаль варить такую умную птицу, но раз ты уже выпотрошил селезня, то опускай его в котелок. Эх, хлеб у нас весь, а то бы завтрак был на славу.
— Лепешек испечем, однако.
— Лепешек? — удивился геолог. — А где мука?
— Здесь! — Большаков, развязав свой вещевой мешок, достал маленький кулек муки.
— Запаслив же ты, Кирилл Мефодиевич! — обрадовался Воробьев.
— В тайгу идешь на день, бери на неделю.
Большаков подвинул к себе деревянный лоток, захваченный Воробьевым для того, чтобы брать пробу, насыпал в него муки, круто замесил тесто, добавив в него щепотку соды. Геолог следил за его действиями, не понимая, каким путем он собирается печь лепешки. Между тем, проводник раскатал несколько лепешек, отставил лоток в сторону, вынул свой длинный самодельный нож и принялся строгать палочки. Несколько палочек, очищенных от коры, он воткнул в землю рядом с костром.
— Теперь готово, — усмехнулся Большаков, искоса поглядывая на геолога. — Вешайте их, Николай Владимирович, на палочки... разом испекутся.
— Э, нет, Кирилл Мефодиевич, — рассмеялся Воробьев. — Здесь еще какой-то секрет есть...
— Есть! — охотно согласился проводник. — Только зачем секрет, просто совсем.
Довольный тем, что Николай Владимирович сам не догадался, Большаков стал свертывать лепешки в трубочки и надевать их на палочки, как чехлы. Перед этим он сжимал верхний конец каждой трубки, чтобы она висела и не сползала вниз. Когда лепешка испекалась с одной стороны. Большаков повертывал ее, не снимая с палочек. После полного поворота вокруг палочек, трубки из теста оказались хорошо пропеченными.
Тем временем поднялся ветерок, предсказанный Большаковым. Сквозь тучи проглянуло солнце. День сразу повеселел. Последние клочки тумана рассеялись.
Обратный путь занял у разведчиков в два раза меньше времени. К вечеру Воробьев и Большаков были уже вблизи лагеря. Оба порядочно устали, исцарапались в густых зарослях кустарника, через которые им пришлось пробираться. Николай Владимирович шел за Большаковым, перестав приглядываться к местности. Утомление притупило его внимание, сейчас он видел перед собой лишь спину проводника, идущего все так же легко, как и утром. Геолог невольно завидовал старому таежнику; его выносливости, казалось, нет предела. В сгущающихся сумерках Большаков почти бесшумно шагал по еле приметной звериной тропке, протоптанной вдоль берега ключа. Внезапно Большаков остановился, подняв руку. Воробьев замер, удобнее перехватив ружье. Жест проводника означал, что он что-то заметил. Проводник тихо отступил шага на два в кусты, из которых только что вышел на поляну. Дальше темнела группа деревьев, а под ними протекал ключ. Большаков напряженно вглядывался вперед.
— Что там, Кирилл Мефодиевич? — шепнул геолог, касаясь его плеча.
— Глядите выше... на ясене... там, справа.
Сумрак сгустился. Теперь Воробьев видел лишь деревья, вырисовывающиеся на фоне неба. Какое из них ясень, ему было абсолютно непонятно. Все же, приглядевшись, он заметил на раскидистом дереве что-то темное. Это темное пятно вдруг шевельнулось.
— Медвежонок!
— Нет! — Большаков оглянулся. — Стрелять не надо, однако... дальше, на другом дереве тоже сидит...