Грабеж средь бела дня
Шрифт:
Алешка медленно спускался по ступеням, освобождая родную школу от опасности, а я бережно поддерживал его под локоть.
По мере нашего продвижения школьный народ, постепенно отступая и расступаясь, освобождал для нас пространство двора. Перед нами раскрылся коридор, ограниченный застывшими фигурами и бледными лицами с открытыми ртами.
Тут уж мне стало немного стыдно. И я уже немного пожалел, что пошел на такое легкомыслие. Тем более что впереди возникло непреодолимое препятствие в виде нерушимой фигуры отставного подполковника, бывшего командира 107-го
Мы остановились. А директор шагнул вперед, вплотную к Алешке, протянул руку, и граната исчезла в его широкой ладони. Которую он сжал в кулак.
– Не бойтесь, она не взорвется, - шепнул Алешка.
– Сам вижу, - шепнул в ответ директор, опустил гранату в карман и гаркнул на весь школьный двор хорошо поставленным командирским голосом:
– Отбой тревоги! Разойдись по рабочим местам!
И повернулся к нам:
– А вы оба-два за мной шагом марш!
– И строевым шагом направился в свой кабинет.
Там директор, не теряя времени, снял телефонную трубку и набрал известный двузначный номер:
– Милиция… - начал он, но тут же, повинуясь сигнализации, которую Алешка послал ему всеми своими глазами, правильно среагировал и, пробормотав: «Извините, ошибся», положил трубку.
А в моей голове за несколько секунд пронесся целый вихрь мыслей. И наш директор, которого вся школа за его спиной потихоньку считала грубым и нечутким солдафоном, вдруг открылся мне совсем с другой стороны. Армия, оказывается, наложила на него очень правильный отпечаток: приучила к дисциплине и ответственности за подчиненных людей и научила принимать правильные и быстрые решения в критических ситуациях. И рисковать собой, чтобы риску не подвергались другие. Особенно - дети.
А то, что он сразу не заметил, что граната не настоящая, тоже говорит в его пользу. Ему в этот момент было не до того. Ему в этот момент подумалось о целой тысяче школьников и взрослых, которые оказались в опасности…
Глубокое раскаяние охватило меня. И Лешку, похоже, тоже.
Директор достал из кармана гранату и положил ее перед собой:
– Ваша работа?
Мы переглянулись и молча кивнули.
– Дурацкая шутка.
– Это не шутка, - пролепетал я.
– Ты прав. Это проступок. За который придется отвечать. Перед строем. Хорошо еще, что обошлось без милиции. Без МЧС. Без «Скорой помощи» и пожарных. Без саперов.
Его слова падали на наши головы, как кирпичи со стройки.
– У нас… это… смягчающие обстоятельства, - буркнул Алешка.
Пришлось все рассказать.
Директор выслушал нас внимательно, сделал какие-то пометки в настольном календаре и шлепнул ладонью по столу:
– Все! Каждый должен заниматься своим делом. Ваше дело - учиться, учиться и учиться. А дело милиции…
– Милиции надо помогать, - осмелел Алешка.
– А то ее все только ругают. А вы, Семен Петрович, еще меня подозрили…
– Заподозрил, - поправил директор.
– Виноват, исправлюсь. Ты хоть и двоечник, но относительно честный человек. Можете идти.
– И он, катнув гранату по столу, достал свой любимый кроссворд.
– Извините нас, - вдруг буркнул сильно раскаявшийся, почти честный человек.
– Кругом!
– скомандовал подполковник.
– Марш в класс! Оба-два!
Мы повернулись и пошли. И услышали за спиной его ворчание:
– «Планета Солнечной системы» на букву «З».
– Глобус, - подсказал Алешка.
– Не помещается, - машинально ответил директор.
– А, кстати, глобус починить и вернуть на место.
– Есть!
– гаркнул Лешка и щелкнул каблуками.
Когда мы вышли из кабинета директора, мне стало просто противно за нас. Хуже нет, когда тебя хвалят за то хорошее, чего на самом деле ты не сделал. «Герои нового века!… Отважные братья!… Они не отступили!…»
За дверью учительской бушевал ровный устойчивый шум, вроде морского прибоя. Слитно гудели голоса, слышались отдельные выкрики, которые тут же дружно подхватывались и скандировались, и все опять сливалось в азартное многоголосье.
Мы вышли. Весь рекреационный зал был заполнен учащимися, среди которых несколько учителей пытались навести порядок. Прямо какой-то митинг на Васильевском спуске.
Когда мы появились в дверях, зал взорвался аплодисментами, свистом и воплями «Спартак» - чемпион!». Две девчонки подняли картонку, на которой были намалеваны две наши страшные рожи и написано: «Свободу героям 107-го мотострелкового полка!» А Пашка Веселовский держал над головой кусок ватмана. На нем была нарисована граната, перечеркнутая красной полосой, а рядом с ней дымящаяся незачеркнутая сигарета. И было внизу почему-то подписано: «С 8 до 16 часов».
Мне стало совсем нехорошо, стыдно и неловко. Я повернулся к Лешке, чтобы поддержать его взглядом. Но он, оказывается, нимало не страдал. Мордашка его сияла, он поднял над головой сжатые ладони и тряс ими изо всех сил. А потом проорал на всю школу:
– На моем месте так поступил бы… не каждый!
– чем вызвал новую волну восторгов.
Тут к нему подошла Любаша и, положив руку на плечо, повернулась к восторженной толпе.
– Молодец, Алексей. Я горжусь, что наш класс смог воспитать такого героя.
– Помолчала, чтобы все правильно оценили ее слова, которыми она нахально присваивала себе часть его славы. И добавила строго: - Но этот поступок не дает тебе права надеяться на несправедливо завышенные оценки. Напротив, твой подвиг обязывает тебя и в мирной жизни быть достойным членом общества. Героя украшает скромность.
Алешка, скромный герой, улыбнулся ей в ответ, и в глазах его явно промелькнуло: «А что еще можно ожидать от человека, который не читал про Винни-Пуха?»
Мы прошли сквозь строй приветствий, отвечая на рукопожатия и по-дружески веселые хлопки по плечам. Хорошо еще, что нас не забрасывали цветами. В зале все подоконники заставлены ими. В тяжелых горшках.
…Как только школа скрылась за углом, я спросил Лешку:
– Не стыдно?
– Не-а, - легко ответил он и, скатав снежок, запустил им в ворону.