Град огненный
Шрифт:
Мне кажется, доктор вздрагивает. По крайней мере, дергается уголок губ, и кадык в горле прыгает вверх-вниз. Узнал он историю Пола или нет? Я ставлю на то, что узнал.
— Что вы чувствовали при этом? — тем не менее, участливо спрашивает доктор.
Я улыбаюсь и отвечаю:
— Наслаждение. Властью. Силой. Я был вершителем судеб. Карающим мечом. А есть ли душа у оружия? Я так не думаю. Осталась ли душа у этого парня? Вряд ли. Я сам уничтожил ее. Что и у кого вы собираетесь выращивать? — я пожимаю плечами. — Очередные иллюзии. Сказки, которыми вы щедро тешите себя и в красивой упаковке подсовываете другим. Да разве не то же самое делают
Я планирую и дальше играть на его смятении, но на этот раз ошибаюсь. Мои слова вызывают у доктора снисходительную улыбку, он вздыхает и говорит:
— Оттого, друг мой, все истории, что рассказывают мои пациенты, так похожи. Каждый мнит себя царьком этого мира. Но не может разобраться в собственных чувствах. Но мне важнее — что вы сами поняли это. Что вы сделали первый шаг и делитесь своими мыслями со мной, а не держите их под спудом.
— Разумеется, — бормочу я.
— Не волнуйтесь, друг мой, — говорит доктор и мягко, словно поддерживая, кладет мне на плечо руку. — Мы обязательно разберемся и с этим. Ведь сейчас вы продемонстрировали мне свои эмоции: сожаление, обиду, злость, и что самое главное — заботу. Да-да! — поспешно говорит он, замечая, что я уже готов протестовать. — Именно заботу! Не о себе, а о своих товарищах. Ведь вы считаете себя ответственным за них, не так ли? А что это, как не проявление человечности? — он улыбается мне искренне и тепло, добавляет. — Видите, и на пепелище однажды всходит росток новой жизни. Просто нужно поверить в себя, дружочек. А вы что-то совсем себе не доверяете.
Я молчу. Не знаю, что сказать. Яд, впрыснутый доктором, начинает медленно разливаться по сосудам. Я чувствую, как в груди становится горячо и больно. И думаю, что наш сегодняшний раунд прошел вничью. Доктор не так прост, чтобы можно было расколоть его в одно мгновенье (если, конечно, я не собираюсь использовать пытки).
Доктор словно читает мои мысли, довольно усмехается в усы.
— Нам обоим есть, над чем поразмыслить, друг мой, не так ли? Пусть это будет нашим домашним заданием. А теперь — позвольте угостить вас чаем? Уверяю вас, ничто не поднимает настроение в дождливую погоду, как ароматный чай с джемом. Вот, понюхайте, как душисто пахнет!
И выставляет на стол вазочку с вареньем и пузатый, разрисованный большими лилиями заварной чайник.
Домой я отправляюсь на такси.
Доктор любезно вызывает для меня машину и даже оплачивает, хотя я и отнекиваюсь. Но он все равно не слушает. Весьма упрямый тип. Жаль, если он работает на Си-Вай. Зато я получил представление, почему Полу были настолько важны встречи с ним: доктор умеет доносить свои идеи не хуже Дарского наставника, и он куда более интересный собеседник, чем Торий.
И все-таки, надо признать — мне на время становится легче.
Возможно, доктор не так и заблуждается на наш счет? Ведь люди верят в душу, в любовь, в заботу и прочую ерунду. И даже отдают жизни, чтобы утвердить эту глупую веру. Отдал жизнь и Пол…
Глупость заразна.
10 апреля, четверг
Мне снова снится моя русалка.
Она светла и прозрачна, как ключевая вода. Она чиста, как сама невинность. Такие, как она, никогда добровольно не посмотрят на монстра. Поэтому таких, как она, монстры берут силой.
Мое уродство вторгается в ее красоту. Я сминаю ее, как хрупкий
Это так приятно, так невыразимо приятно втаптывать в грязь чистое, рвать цельное, уничтожать красивое. Когда вокруг уродство и тьма — ты сам кажешься не таким уродливым и темным…
Просыпаясь, я все еще ощущаю пропитавший постель запах меди. Сердце колотится как бешеное, я возбужден до предела. Но вместе с возбуждением приходит едва ощутимый страх: моя русалка, собирательный образ всех моих мертвых любовниц, наконец-то обретает лицо.
Это лицо Хлои Миллер.
Просто у меня давно не было женщины.
Так говорю я себе. И это звучит, как оправдание. И немного успокаивает.
Возможно, мне стоит последовать примеру Расса и Пола. Хотя сама мысль о том, что надо заплатить женщине за несколько часов с ней, поднимает во мне волну протеста. Но я также отдаю себе отчет, что инстинкты сильнее меня. Я — больной ублюдок. И никакие таблетки — ни белые, ни голубые, ни красные — не помогут, когда жажда разрушения достигнет критической массы. А я не хочу срыва. Не хочу обратно в реабилитационный центр. И тем более не хочу погибнуть от пуль полицейских.
Женщина — это лекарство от моего одиночества. Сосуд для моей тьмы.
Последнее средство — помощь психотерапевта с непроизносимым именем — я оставляю на крайний случай.
Сегодня совершенно нет времени на записи. Весь Институт готовится к симпозиуму.
Торий выглядит деловитым, нервным и рассеянным. Как оказалось — не он один. Для меня же подготовка к симпозиуму означает шлифовку навыков "подай-принеси". Но это даже хорошо: когда много работаешь руками, некогда думать головой. И я пользуюсь этой передышкой и очищаю свой разум от мыслей о Поле, о докторе и о мертвой русалке. Поэтому под вечер я основательно вымотан и хочу только одного — спать. Тем более, за день ничего выдающегося не происходит.
За исключением столкновения с бывшим лаборантом Тория.
Столкновение — громко сказано. Он просто проходит мимо меня, как мимо пустого места, на ходу застегивая пальто. Но я сразу узнаю его — долговязого очкарика, который три года назад таскался за женой Тория и которому я однажды преподал урок вежливости, спустив его с лестницы и наставив пару синяков. Думаю, он тоже этого не забыл: его безразличие — напускное. Я чувствую на себе короткий косой взгляд, улавливаю едва заметное сокращение мышц на его лице — знакомую гримасу отвращения. Конечно, не забыл. Но меня сейчас больше интересует другой вопрос.
— Что он делает здесь? — так и спрашиваю я у Тория.
Тот рассеянно копошится в бумагах, не поднимает на меня голову, но отвечает:
— А… принес материалы. Стандартная процедура.
— Разве он не ушел из института? — продолжаю допытываться я. — Не знаю, правда, его имени, но помню, что раньше он был твоим лаборантом.
Торий кивает.
— Да. Феликс. Он ушел почти сразу же, как начался эксперимент "Четыре".
И продолжает возиться с документами, а я замираю.
Эксперимент "Четыре" — ему присвоен тот же кодовый номер, что и последней экспедиции в Дар. Тот самый эксперимент, превративший меня в…