Град Петра
Шрифт:
А страх не отпускал. Утром вонзался с новой силой. Сто раз убеждала себя отделаться, шла в покои Никифора, через порог переступала, а непослушный язык — о другом... Что мешало? Сама не могла бы ответить. Жалость к юноше, возросшая благодарная привязанность к царскому сыну или чаяния, им внушённые? Пожалуй, всё смешалось... Уже не действовали посулы Меншикова — выдать замуж за офицера. Нет, не купил князь!
Смехом одолев неловкость, выкладывала Никифору сплетню, подхваченную на кухне.
Пугалась Ефросинья и самой себя. Какая-то отчаянность вселялась в неё, а страх изнашивался, притуплялся. Не купленная она! Сама себе хозяйка... К добру или
Царевич повторяет еженощно: любит, никому не отдаст, другой женщины для него нет на свете. Если шведы придут, а его не будет рядом, друзья в обиду не дадут.
Друзей много, Алексей горд этим. В Москве Яков, Лопухины, люди лучших фамилий, отказавшиеся служить царю. А из тех, кто служит, великое число душой принадлежит к наследнику — например, в Петербурге Кикин.
Ещё летом, находясь вдали от Москвы, царевич снабдил друзей инструкцией. Камердинер его Иван — брат Ефросиньи — привёз духовнику Якову письмо.
«Король шведский намерен идти к Москве и от батюшки посланный к вам Иван Мусин [65] , чтобы город крепить для неприятеля, и буде войска наши при батюшке сущие его не удержат, вам нечем его удержать и иным не объявлять до времени, и изволь смотреть место, куда б выехать, когда сие будет».
65
...Иван Мусин... — Мусин-Пушкин Иван Алексеевич — граф, сподвижник Петра I, участник Северной войны 1700—1721 гг.; в 1710—1717 гг. начальник Монастырского приказа, с 1711 г. сенатор.
Кикину живётся худо. Супругу свою он оставил в Москве, пожалел. В Петербурге одиноко. Кости ноют от сырости — под полом избы вода. Перина обмякла, не греет. Сосут кровь комары и клопы. Беспрерывно свербит вопрос — невысказанный, непозволительный. Ради чего?
Который год в той же должности... Адмиралтеец, а проще говоря интендант. Другим вон как повезло... Меншикова шапкой не достанешь. Брюс, Апраксин [66] , безродный Крюйс — всех обскакали. Только он, Кикин, столбовой дворянин Кикин, терпит унижение.
66
Апраксин Фёдор Матвеевич (1661 —1728) — сподвижник Петра I, генерал-адмирал; участвовал в создании русского флота, в 1709 г. успешно защищал Петербург от шведов.
За что? Он ли не старался...
В Голландию поехал охотою — куда царь, туда и слуга его следом. Кикины от службы не бегали — напутствовал отец. Делай всё, что велят, не тебе — царю отвечать перед богом. Царь раздаёт чины, поместья; служи покорно, иначе не добудешь, не возвысишь кикинский род.
Новизна пленила Александра. За границей перенял модное — завёл парик, башмаки с красными каблуками. Вместе с царём посещал музеи, прозекторскую знаменитого доктора Бидлоо, который разнимал труп, показывал строение тела. Волонтёр быстро снискал монаршее расположение — любознательностью и особливо усердием на стапеле.
— Я тебя не спрошу, каков ты есть, — говорил царь. — Мне топор твой скажет.
Топором Кикин орудовал лихо, на мачту
Мнение о человеке Пётр составляет сразу и менять не склонен. Когда Кикин, томившийся за Ладогой, в мачтовом лесу, скулил в письмах — тоскует-де, жаждет лицезреть благодетеля, — царь не проникал в скрытое между строк.
Перевод в Петербург — подъём небольшой. Метил в генералы — обманулся. Интендант, лакейская должность... Промахи свои Кикин сваливает на подчинённых, на погоду, плачется.
Царь велел прислать померанцевый цвет, смешанный с табаком, а получил не то — померанец в масле, для курения негодный. Велено было Кикину заказать московским печатникам морские сигналы — сделал, но проглядел ошибки в тексте. На кораблях нехватки. То верёвок мало, то смолы, то провианта — в море не выйти.
«Многого не обрёл, что потребно, — с раздражением писал Пётр, осмотрев судно, — а именно большого котла, оконницы ни единой, тако же ни стола, ни стула».
Воры тащат древесину в свои дома, провиант разоряют — адмиралтеец в ответе. Разве уследишь за всеми? А царь гневается, прочитав петицию, — и вот опять пакет от него, с обвиненьем.
«Снетков ржавых и воду солдаты две недели употребляли, отчего без невелика 1000 человек заболели и службы лишились, отчего принуждён я ваш закон отставить и давать масла и мяса, и для того по вашему расположенью месяц убыл. Правда, когда бы шведов так кормить, зело б изрядно было, а нашим я не вотчим».
Родным отцом для воинов следует быть. В письмах царя не только гнев, но и удивление. Что произошло с Кикиным, бравым волонтёром? Воров не ловит, обленился... Но из круга близких он не изгнан. Одумается «дедушка», исправится... По-прежнему он в числе тех, кого царь, извещая об успешной баталии, поздравляет. В Петербурге будучи, не преминет пожаловать.
Пётр любит явиться гостем незваным, внезапным. Так, совершая обход друзей, нагрянул и к адмиралтейцу. Да не один — с Екатериной своей. Кикин наслышан о ней — девка могучая, как гренадер, государь без стесненья с ней ездит. В армии за ней слуги с корзинами вина и деликатесов — угощает офицеров и рядовых, сама пьёт. Не покраснеет...
Екатерина вошла в избу, пригнув голову, — косяк и ей и царю был низок. Ошеломила Кикина. Не женщина — гора женского... Тут бы ему ублажить политесом — ведь набрался же за границей... Беда, сковало язык. Поклонился неуклюже. Царь сверлил взглядом вопрошающе. Перед его лицом Кикин растерян всегда, а великанша, красивая грозно — Диана-охотница, подумал он потом, — вконец лишила языка. Почувствовал, что далека она, не заступница, нет... А ведь хотел растрогать их, попроситься в войска, в главную квартиру, прочь от интендантских хлопот.
Увы, не носить генеральского золотого шитья!
Что мямлил, чем угощал тогда, — забылось начисто. Царь упрекал. Дом, вишь, псиной воняет, хозяйки нет. Отчего жена в Москве — Петербург нехорош, что ли? Проводив гостей с крыльца, в ночь, Кикин воровато притаился.
— Скушни шеловек, — ударил грудной голос Екатерины. — Скушни шеловек, это нехорош шеловек.
Голос женщины, сознающей свою власть...
Царь ответил не сразу. Кикин струной вытянулся — и расслышал. Так и повисло это над ним — «нехорош шеловек». Словно приговор...