Град Петра
Шрифт:
Пушечного боя под Выборгом в Петербурге не почуяли. Грянул в окна салют. И снова дрогнули стёкла, слюда, коровьи пузыри, колеблемые ветром холстины, — покорилась Рига. Земцов, завидуя воинской славе, не разгибал спины, сочинял, мечтая порадовать царя-победителя. Доменико надзирал.
— Заруби себе, — учит он. — Петербург не будет подражать ни Москве, ни Риму. Воля государя.
Открыв дверь земляку, Доменико задохнулся от радости. Вместе с Марио ворвалось, зарделось горячими
— Ты отощал, — улыбнулся земляк. — Кирпичи таскаешь тут…
— А ты разжирел как боров, — и Доменико тряс округлившиеся плечи. — Побегай у нас! Быстро сбросишь лишнее.
Смеясь они начали язвить друг другу. Вошла Гертруда. Фонтана, подобрав полы щегольского алого плаща, изысканно раскланялся. Слуга внёс сумку и скользнул за дверь. Марио достал мешок с чем-то сыпучим и, поклонившись снова, протянул Гертруде. Кукуруза! Вот это подарок!
— Полента, — ликовал Доменико. — Не ел сто лет.
— Убийственный город, — сказал гость, брезгливо снимая грязные башмаки. — Утонуть можно у твоего порога.
— Мостят уже, — отозвался Доменико, мгновенно уколотый.
— Дай-то бог...
Влез в меховые пантофли, поданные Гертрудой, прошёлся по половикам, оглядываясь с любопытством. Заметил латеранскую капеллу на стене, шедевр предка, и удовлетворённо кивнул.
— Земцова куда дел?
— У меня. В крепости он, поест с солдатами.
— Удружил я тебе?
— Спасибо.
Сели обедать. Марио зачерпнул щей и понюхал, прежде чем отправить в рот. Топом знатока вымолвил политес хозяйке. Чёрный хлеб ломал подозрительно, накрошил.
— В Москве пироги, — сказал Доменико.
— Бесподобные, — оживился Марио. — Особенно у Шереметева. Жаль, он весь год на войне. Бывало, пиры у него... Русская щедрость, полсотни людей за столом, заходи любой, хоть из простых, лишь бы одет был чисто.
И потекли московские новости. Русские далеко за Ригой, в Померании. Царь решил вытеснить шведов с материка Европы, загнать в Швецию — тогда уж они наверное согласятся на мировую. Впрочем, неизбежны осложнения, Ганновер, Франция, Англия обеспокоены продвижением русских на запад. Царя, однако, не смутишь ничем. Царевне Анне [71] сватают выгодного жениха — герцога курляндского. Государство крохотное, но опять же при море, имевшее значительный флот. Сын царя учится в Дрездене, под крылышком у короля Августа. Теперь Алексей сделает хорошую партию — ничто этому не препятствует. Невеста — принцесса фон Вольфенбюттель. Он не желает брака, у него есть в Москве любовница, которой он очень дорожит. Да, пламенная любовь с отроческих лет...
71
Царевне Анне... — Анна (1693—1740) — племянница Петра I, с 1730 по 1740 г. российская императрица Анна Ивановна (Иоанновна).
Ради хозяйки Фонтана перешёл на свой корявый русско-немецкий. Гость болтал, наслаждаясь вниманием. Поглощённый работой, Доменико отстранялся от внешнего мира, рассказы Брюса или Крюйса слушал вполуха, «Ведомости», печатавшиеся в Москве, попадались редко.
— Что у тебя дома? — спохватился Марио.
Дома?
— А у тебя?
— Старики скучают. Молятся за царя. Скотный двор прибавился и новая голубятня. Купили виноградник у соседа, у кривого Чампи, — помнишь? К сбору нынче не успею... Может, в будущем году, если угодно мадонне.
Сагра — праздник урожая... Прозвучавшее в итальянской своей подлинности, слово будто высекло искру, вернув видение Астано. Процессия, спелые гроздья в корзинах...
— Возьмёшь отпуск?
— Нет, насовсем...
— А дворец? Каким чудом...
— Мы условились, — перебил Марио. — Я поздравлю князя с новосельем — и баста. Доделают без меня. Я сыт Россией, Доменико. Баста, баста!
— Отчего? Разве плохо у князя?
Учтивость велит сожалеть, отговаривать. Не получилось. Доменико замолчал.
— Ты не собираешься, я вижу, — усмехнулся тот.
— Не-ет, — протянул Доменико полувопросительно, ибо земляк словно издевался.
— У каждой птицы своё гнездо, — проговорил он, перейдя на диалект. — Или твоё — в России? Ты храбрый парень. А я, видишь ли... Нет, я не жалуюсь на князя. Я просто боюсь.
— Чего? Землетрясения?
— Вот именно, милый мой. Ты не считаешь, что всё может внезапно перевернуться? В любой момент... Я в Москве седьмой год. Россия — там! В Москве свой царь. Кто? Лопухин, предводитель бояр. Его сам Ромодановский боится тронуть.
— И царь не знает?
— Он живёт фантазиями, точно так же, как ты. Он воображает, что оседлал Россию, но она сбросит его. Худо нам с тобой будет, если мы не уберёмся вовремя. Знаешь, есть машинка, вроде щипцов, рвать ноздри. Изобретение царя... Удобная штучка, перейдёт к наследнику. Чик-чик!
Щёлкая языком, Фонтана выбросил вперёд руку. Доменико отшатнулся.
— Скажешь, мы ни при чём, мы в сторонке... Ошибаешься. Повесят Меншикова, не пощадят и меня. Мы иноверцы, мы куплены царём, бояре нас ненавидят, возбуждают народ... Ты хочешь быть козлом отпущения? Я — нет. Оставайся, твоё дело! Дождёшься Варфоломеевской ночи.
Кровавая машинка виделась отчётливо. Да, не всё единодушны с царём, среди противников — его собственный сын. Но где полное блаженное согласие? Лишь на небесах.
— Авось бог не допустит, — сказал он примирительно. — Где ты будешь строить? Европа воюет.
— Найдётся хозяин. Ты слишком связался... Опасно, милый мой! В России кругом политика. Для чего она нам? Мы вольные ремесленники. Душу продавать не надо — ни царю, ни дьяволу.
Снова в стрекочущей речи Марио мелькнул диалект, но на этот раз Астано, озарившееся на миг, не сблизило земляков. Родной язык общий, но всё же...
В соседней комнате заголосил Пьетро. Гертруда, хорошея от гордости, распеленала перед гостем вёрткого, крепко сбитого младенца. Пьетро замолк, уставившись на золочёный кафтан.
— Позаботься хотя бы о сыне, — сказал Фонтана. — Эти ваши болота...
Гертруда, обретя союзника, подхватила. Доменико хмуро вмешался, увёл Марио в кабинет. Там пахло клеем и краской. Фонтана потрогал крутое лезвие бастиона, поморщился — модель ещё не просохла. Долго изучал летний дом царя, посетовал: