Град Петра
Шрифт:
— Бедняга! Взнуздали же тебя!
— Скромность не порок. Даже в искусстве.
Способен ли Фонтана почувствовать гармонию форм, не нуждавшуюся в украшениях? Спрашивать не стоит. Вероятно, нет. Доменико сказал, что голые стены ожидают скульптора — он воскресит античные мифы, с целью воспитательной.
— Прелестно, — засмеялся Марио. — Русские будут поклоняться Зевсу. Новые Афины...
Тоскливо вздохнул и стал прощаться. Взял обещание позвать на поленту.
— Приятный кавалер, — сказала Гертруда.
И тут высвободилось напряжение, длившееся
Земляки ссорятся, расходятся на неделю, на две и снова вступают в изнурительные, безысходные споры. Земцов молчаливо участвует. Диалект мало понятен ему, но жесты синьоров так выразительны... Фонтана рисует в воздухе колонны, стерегущие вход, размещает на карнизе статуи, взмахами ладони выделяет ризалиты. О, князь не скупится, идёт на любые расходы!
— Колонны! — возмущается Доменико. — Франция отказалась от них.
— Пусть! Князю нравится.
Однажды Марио проговорился — взял за образец старый королевский замок в Стокгольме. Тот, что в прошлом веке сгорел... Ландшафт сходный — здание у воды, выступает из парка. Не заметил Фонтана, как бывший его питомец напрягся, вслушиваясь, как потемнело его лицо.
На досуге Доменико перерыл свои альбомы. Вот оно, это здание! Подозвал гезеля. Фонтана не копирует, конечно, перенял общие черты. Расчерченный пилястрами фасад, боковые его части, выступающие вперёд, закруглены — в отличие от прямоугольных ризалитов дворца на Неве. А колоннада у входа почти та же. Неужели не видит Марио? Лишнее ведь, довесок, ритм пилястров нарушен! Заимствованы и фигуры — рядком на карнизе, на фоне высокой крыши, и спуск к воде, по двум лестницам, сходящимся у пристани.
— Может быть, — начал Доменико, — ты хотел бы работать у Фонтаны?
Вопрос давно тревожил его, не раз собирался высказать, что-то сковывало.
— Нет, — услышал зодчий. — Я с вами...
Подавляя радость, Доменико разнёс обстоятельно претенциозную королевскую резиденцию. Впрочем, такова была мода тогда. Земцов внимал мрачно.
— Не надо нам шведского.
Копры на Васильевском острове умолкли, там выкладывают фундамент. Работных согнано множество. Спорят два зодчих, спорят, грохоча камнем, перезваниваясь топорами, два берега Невы. О том, кто переборет, царский архитектор или губернаторский, и какой же будет столица России.
— Меншикову всё можно, — вырывается у Доменико. — Царь во всём потакает.
Жжёт язык пословица — едва удержал он её при гезеле, — груба, непочтительна. Высказал в письме.
«Русские говорят: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Меншиков именно такое дитя, заласканное его величеством. Что ж, среди вельмож нет равных по талантам. Однако есть и другие приближённые, болеющие тщеславием. Устоит ли царь перед ними? Знатные всюду одинаковы — в роскошествах меры не ведают».
Город Солнца их не влечёт...
Кто же ты, созидаемый Петербург?
Впрочем, да, Амстердам, но не в смысле буквальном. Город в дельте, портовый, пахнущий морской солью, дёгтем, дымом кузницы. Столица, средоточие власти, просвещения, — и благоприятный для мастеров всякого рода, для коммерсантов, навигаторов, учёных. В этом и есть Амстердам — мечта его величества. Рассуждая вслух, Доменико внушает гезелю: каждое сооружение есть часть общего, мелочен в архитектуре нет.
Беседка на бумаге выросла — прозрачная, унизанная гирляндами, сравнить можно с цветочной корзиной. Не слишком ли воздушна? Или шпиль тяжеловат? Ласково потрепал вихры гезеля, от комплимента воздержался — вредно ему. Побольше терпения!
Будут ещё беседки — в различной манере. Прибавится фонтанов. Указано возвести парадные ворота, на набережной. — Доменико уже набросал их. Вот там уместна классическая колоннада — не правда ли? Праздничная, мудро-величавая, приглашающая всех в царский сад — дворянина и простолюдина...
Торопит царь не особенно. Постройка более важная занимает его — линейный корабль, заложенный в прошлом году. Имя ему — «Полтава». Там, во дворе Адмиралтейства, поспешание беспощадное. Доменико не коснулся бы тех работ — привлёк Федосей. Зашёл как бы по пути, дождь переждать.
— Ох ненастье! Простыл я ровно воробей. В груди хлюпает — слышишь?
Сипел Скляев и кряхтел. Мужичок лукавый — в любую погоду жалуется он на хвори, натерпевшись царского понуканья. Впрочем, милостями не обойдён. Главный знаток добрых пропорций — он ныне капитан-командор.
— Офицером стал, фу-ты ну-ты! — ворчал мастер, в самом деле похожий на мокрого воробья. — Нанося, в дворяне вылез.
Завёл речь о «Полтаве». Прожектировал с царём совместно, посудина первоклассная, обгонит и англичанина, не то что шведа. Раскурив трубку, Федосей выбранил Кикина, — опять затор с древесиной. Время, время... Цель визита по сельской привычке приберегал. Наконец вынул из кармана сложенный вчетверо листок.
— Корма, сударь мой!
Жирно вычерченный круг. Внутри два яруса окон. Зодчий узнал руку царя. Выражена идея общая — мастеру надлежит уточнить. Уделить место для эмблем — недаром же окрещён корабль в честь преславной битвы. У Скляева есть намётки, да слабые, — показать стесняется.
— Ты сообразишь, дружок любезный. Узорности, как на старых судах, не надо.
Доменико бывал в портах. Пёстрые гербы нависали над причалами, морские чудовища, рыцари в доспехах, сонмы ангелов... Грузно и дорого. Царь заказал, в сущности, фасад летнего дома — да, тот же фасад, но плывущий по морям, Эмблемы победы? Где же им быть, если не между этажами... И тут — поясок фигур — ликующий Нептун, грозящий врагу Марс.
Земцов не сводил глаз с корабела. Новый урок гезелю — приобщение к флоту.