Град Ярославль
Шрифт:
— Да, Нелидка, помотала тебя жизнь… Винцо-то, чу, уважаешь?
— А кто винцо не уважает? Курица и вся три копейки — и та пьет. Но ты во мне не сумлевайся. Меру свою знаю, николи под забором валяться не буду.
— Ране не валялся.
Нелидка за все четыре года у Анисима зельем не злоупотреблял, чем и пришелся по нраву хозяину. Совсем же не пьющих на Руси, кажись, и не было. На такого смотрели как на прокаженного. Ведь еще издревле великий князь Владимир Красно Солнышко воскликнул: «На Руси веселье — винцо пити, и другому не быти».
— По рукам, Нелидка, — наконец произнес Анисим.
С двумя работниками дела у Анисима пошли в гору. И скотины на дворе прибавилось, и баньку подновили, и новым тыном двор опоясали. Анисим похвалил не только Нелидку, но и родича:
— Руки у тебя золотые. Хоть топором стучать, хоть лошадь подковать. Никак, в деревне своей поднаторел?
— А в деревне без того нельзя, дядя Анисим. Каждый мужик не только за сохой может ходить. Деревня всякому делу научит.
— Вот и я о том… Может, и амбар срубим? Без амбара нам ныне никак нельзя.
— Вестимо, дядя.
Амбар на Руси (после избы и терема) — и для мужика, и для купца, и для боярина — самая необходимая постройка. В нем будут храниться зерно и мука. Хлеб — русская святыня, ибо он всему голова и кормилец.
Первушка уже ведал: рубить надо амбар с большим умением. (Отец его, Тимофей, был искусным плотником, а любознательный Первушка многое от него перенял). Малейшая погрешность — и жито пропадет. Тогда клади зубы на полку. Без ума проколотишься, а без хлеба не проживешь.
Перед тем, как возводить амбар, Анисим все же учинил Первушке тщательную проверку.
— Житницы ране рубил?
— Доводилось.
— И какой она должна быть?
— Обижаешь, дядя, — нахмурился Первушка.
— Ты уж не серчай, племяш, но у меня в амбаре будет хлеб лежать, а не кадушка с грибами. Хлеб! А я не шибко в плотницких делах кумекаю. Уж поведай мне, Христа ради.
— Хитришь, поди, дядя. Ну да Бог с тобой… Дабы лучше хлеб сохранить, житница должна быть холодной, сухой и хорошо проветриваемой.
— Так-так. Поближе к саду будешь ставить, чтоб подальше от глаз воровских?
— Зачем же подле сада? Тогда прохлады в житнице не будет. Ставить надо на открытом месте, дверями и оконцами на север.
— Ишь ты, — крутанул головой Анисим. — А насчет сухого амбара мне горевать не надо. Лес мы еще с зимы заготовили, давно ошкурили и высушили. Осталось напилить по размеру, вырубить пазы и складывать венец к венцу.
— И всё? — хитровато прищурился на дядю Первушка.
— И всё.
— Ну и пропал твой хлеб, Анисим Васильич. В три месяца отсыреет.
— Да ну! — простодушно уставился на сыновца Анисим.
— Вот те и ну, — усмехнулся племянник. — Амбар надо приподнять на два аршина над землей, и учинить всё так, чтобы хлеб в сусеках, упаси Бог, не касался
— Ишь ты. А я и не ведал.
Анисиму и в самом деле никогда не приходилось ставить амбары.
После того, как срубили амбар и обмыли его, дабы стоял века, Анисим спросил:
— Торговать вкупе станешь?
Первушка не замедлил с ответом:
— Не серчай, дядя. Не тянет меня к торговле. Уж лучше топором рубить или молотом в кузне грохать. Ну, не рожден я торговым человеком. Ты уж не серчай. Другим издельем помышляю заняться.
— Да уж нутром чую, не влечет тебя торговля. Над издельем же я покумекаю.
Глава 6
КАМЕННОЕ ИЗДЕЛЬЕ
Новое изделье пришло к Первушке неожиданно. Анисим послал его в соляную лавку, что находилась близ храма Ильи Пророка.
Первушка вышел из избы и зажмурился от яркого солнца. Над Коровниками плыл благовест.
Храм скликал прихожан к службе. Миряне снимали шапки, крестились, но в церковь валом не валили: не престольный праздник.
Тишь, покой, щедрое, июньское солнце ласкает теплом землю. Сады в белой кипени. Пряный благовонный воздух дурманит голову.
— Экая благодать, — довольно бормочет, греясь на завалинке Нелидка.
Сидит, плетет мережу и поглядывает на снующий по слободе люд. Некоторые идут с сумой. Бывало, и он за посошок брался, когда в бегах сума оскудела, и когда брел на паперть. Но на подаяние надежа была худая: вконец обнищал народ. Голод по избам разгуливал, мирян кручинил. Веселье как языком слизало. Зол, смур был черный люд, ибо голод не теща, пирожка не подсунет. Ныне, слава Богу, голодень отступил.
— Аль на торг снарядился?
— На торг, Нелидка. Соль иссякла.
— Ну-ну.
Торг гудел на Ильинской площади. Отовсюду неслись громкие зазывные выкрики. Торговали все: кузнецы, кожевники, гончары, хлебники, квасники, огородники, стрельцы, монахи, мужики, приехавшие из деревенек… Тут же сновали объезжие головы, приставы и земские ярыжки, цирюльники и походячие торговцы с лотками и коробьями.
Закупив товар, Первушка невольно залюбовался деревянным храмом, который заметно отличался от слободской церкви. Долго стоял, пока не услышал оклик.
— Чего голову задрал?
Оглянулся. Перед ним стоял незнакомец лет тридцати в добротной малиновой однорядке. Статный, широкогрудый, с пытливыми ореховыми глазами и русой кучерявой бородкой.
— На храм загляделся. Никак, знатные мастера возводили. Жаль, храм деревянный.
— Отчего жаль?
— Такую красоту огонь может пожрать. В городах, чу, нередко бывают пожары.
— И что же делать, молодец?
— Каменные храмы надо возводить, дабы века стояли и глаз услаждали.