Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв
Шрифт:
И тут Энджи видит, что перед ней – удивительное ювелирное изделие: голова, сделанная из платины, украшенная жемчугом и ляпис-лазурью; глаза – граненые искусственные рубины. Голова эта тоже встречалась ей в снах, которые никогда не были снами. Голова – врата в сокровенные базы данных Тессье-Эшпулов, где две половинки неведомого существа пока еще воюют между собой, ожидая своего рождения как единой сущности.
– В то время ты еще не родилась. – И хотя голова говорит голосом Мари-Франс, мертвой матери 3-Джейн, голосом, знакомым по стольким мучительным ночам, Энджи понимает, что это говорит Бригитта. –
– А где сейчас Легба?
– Легба-ати-Бон – каким знала его ты – ждет, чтобы быть.
– Нет, – вспоминая слова Бовуара, сказанные давным-давно в Нью-Джерси, возразила Энджи, – лоа пришли из Африки на заре времен…
– Не те, какими знала их ты. Когда настало время, яркое время, тогда пришло полное единство, единое сознание. Но был еще и другой.
– Другой?
– Я говорю лишь о том, что знаю я. Только единый знал другого, но единого больше нет. Вслед этому знанию рухнул центр; каждый осколок унесся прочь. Эти осколки искали форму – каждый наособицу, что было присуще их природе. Из всех знаков, какие копил твой род против тьмы и ночи, наиболее подходящими в той ситуации оказались парадигмы вуду.
– Так Бобби был прав? Вот оно – «Когда Все Изменилось»…
– Да, он был прав, но лишь отчасти, поскольку я – одновременно и Легба, и Бригитта, и одна из граней того, кто заключил сделку с твоим отцом. Кто потребовал, чтобы он прочертил веве в твоем мозгу.
– И подсказал отцу, как доделать этот его биочип?
– Биочип был необходим.
– Значит, необходимо, чтобы мне снились воспоминания дочери Эшпула?
– Может быть.
– Сны были результатом наркотиков?
– Не напрямую, хотя наркотик сделал тебя более восприимчивой к одним модальностям и менее восприимчивой к другим.
– Значит, наркотик. Что это было? Каково его назначение?
– Для ответа на первый вопрос потребуется подробное описание нейрохимических реакций – это слишком долго.
– Так каково же его назначение?
– В отношении тебя?
Ей пришлось отвести взгляд от рубиновых глаз. Стены комнаты обшиты панелями из старого дерева, натертыми до мягкого блеска. На полу – ковер, вытканный чертежами электронных схем.
– Ни одна из доз не была идентична другой. Единственной постоянной оставалась субстанция, чье психотропное воздействие ты и воспринимала как наркотик. В процесс усвоения препарата были вовлечены многие другие вещества, равно как и несколько десятков субклеточных наномеханизмов, запрограммированных на то, чтобы переструктурировать синаптические изменения, осуществленные Кристофером Митчеллом…
Веве твоего отца изменены, частично стерты, прочерчены заново…
– По чьему приказу?
Рубиновые глаза. Жемчуг и ляпис-лазурь. Молчание.
– По чьему приказу? Хилтона? Это был Хилтон?
– Решение исходило от Континьюити. Когда ты вернулась с Ямайки, Континьюити настоятельно советовал Свифту вновь приучить тебя к наркотику.
Энджи чувствует, как усиливается давление в голове, две точки боли позади глаз…
– Хилтон Свифт обязан выполнять решения Континьюити. «Сенснет» – слишком сложный организм, чтобы выжить по-другому. Континьюити же, созданный много позже того яркого мгновения, принадлежит уже к иному порядку. Технология биософтов, взращенная твоим отцом, вызвала к жизни Континьюити. Континьюити наивен.
– Почему? Почему Континьюити хотел этого от меня?
– Континьюити – это непрерывностъ. А непрерывностъ – удел Континьюити… [86]
– Но кто посылает сны?
86
См. выше
– Они не посланы. Они притягивают тебя, как когда-то притягивали лоа. Попытка Континьюити переписать послание твоего отца провалилась. Некий импульс, исходящий из глубин твоей личности, позволил тебе бежать. Попытка вернуть тебя к coup-poudre не привела к успеху.
– Так это Континьюити послал эту женщину, чтобы меня выкрасть?
– Мотивы Континьюити скрыты от меня. Иной порядок. Континьюити допустил, чтобы Робин Ланье поддался на уговоры агентов три-Джейн.
– Но почему?
Боль позади глаз становится невыносимой.
– У нее кровь из носу течет, – сказала уличная девчонка. – Что мне делать?
– Вытереть. Заставь ее откинуться назад. Дьявол! Да займись же ты этим, мать твою…
– А что она такое говорила про Нью-Джерси?
– Заткнись. Просто помолчи. Найди, где тут съезд с шоссе.
– Зачем?
– Мы едем в Нью-Джерси.
Кровь на новой шубе. Келли будет в ярости.
37
Журавли
Тик отсоединил маленькую панель с задней стороны модуля «Маас-Неотек» при помощи зубочистки и ювелирных щипцов.
– Очаровательно, – пробормотал он, вглядываясь в отверстие через визир с подсветкой, на который тут же свесился водопад нечесаных сальных волос. – Как это они протянули проводки понизу, в стороне от переключателя… Ловкие, ублюдки…
– Тик, – спросила Кумико, – ты познакомился с Салли, когда она в первый раз приехала в Лондон?
– Думаю, вскоре после того… – Он потянулся за мотком оптоволокна. – Конечно, у нее тогда не было такого влияния.
– Она тебе нравится?
Визир с лампочкой обратился в сторону девочки, из-за линзы на нее воззрился искаженный левый глаз Тика.
– Нравится? Не знаю, так вот сразу и не скажешь.
– Но ты же не станешь говорить, что она тебе не нравится?
– Чертовски сложно с ней, с этой Салли. Понимаешь, что я имею в виду?
– Сложно?
– Она так и не свыклась с тем, как тут делаются дела. Все жалуется. – Его руки двигались быстро, уверенно: щипцы, опторазъем… – Наша Англия – тихое место. Но, видишь ли, так было не всегда. У нас тоже было смутное время, а потом война… Здесь все происходит определенным образом, если ты меня понимаешь. Хотя для всяких пижонов это, конечно, не совсем так.