Графиня Салисбюри
Шрифт:
— Что касается этого условия, — сказал Раслинг, — то ваша светлость без опасения можете ему предложить это, лишь бы только он принял вызов.
— Да, я готов на все, — отвечал с пренебрежением Дуглас.
Больше ничего Гильом не мог слышать, потому ли, что разговор прекратился, или расстояние между ними сделалось велико. Он вложил опять в ножны до половины вынутый меч, вышел на берег реки и продолжал беспрепятственно путь до самого последнего рва около лагеря, сделанного недавно шотландцами, который он перепрыгнул с проворством и легкостью истинного горца и очутился вне неприятельского стана. Часа два шел Гильом, не встретив никого, наконец первые лучи дневного света осветили вершины гор, внизу которых он пробирался по узкой тропинке; мало-помалу свет этот начал разливаться и по отлогам; как вдруг туман, сгустившийся в продолжение ночи в глубине долины, стал приходить в движение и в виде медленно
Увидевший их Гильом натянул висевший у него на левой руке лук, вынул из колчана стрелу и стал на середине дороги, выжидал, пока они приблизятся к нему на перелет стрелы; шотландцы приготовились так же к защите, как и он к нападению; эти приготовления с обеих сторон были неизбежны потому, что тропинку, на которой им должно было встретиться, стесняли с одной стороны крутой скат горы, а с другой — река.
Шотландцы заметили, что Гильом остановился, продолжали путь, но когда приблизились к нему на такое расстояние, что могли слышать его голос, то он закричал м на чистом галльском наречии, на котором он как пограничный житель объяснялся свободно.
— Гей вы, красноногие, ни шагу вперед, пока мы не объяснимся.
— Что тебе нужно? — отвечали шотландцы, не зная, как счесть — другом или недругом Гильома, который говорил с ними их языком.
— Я хочу, чтобы ты уступил мне лошадь, на которой едешь, приятель, — отвечал Гильом, обращаясь к погонщику, — потому что мне еще ехать далеко, а тебе до лагеря остается не больше двух миль, следовательно, ты можешь дойти пешком.
— А что сделаешь, ежели я не уступлю тебе моей лошади? — спросил шотландец.
— Клянусь, что тогда я отниму ее у тебя насильно, — отвечал Гильом. Шотландец засмеялся, и не отвечая ни слова, начал понуждать быков своих идти вперед. Гильом, заметив, что словами невозможно убедить горца уступить ему лошадь, натянул лук; но шотландец при первом неприязненном движении молодого рыцаря спрыгнул с лошади и, ухватив быка за хвост, скрылся за него, подражая своему товарищу, который, следуя за другим животным, был им защищен от выстрелов.
— А! а! — сказал Гильом, улыбаясь, — кажется, лошадь твоя будет мне стоить двух стрел, следовательно дороже, чем я предполагал; но делать нечего, она мне нужна, и я торговаться не стану.
С этим словом он медленно поднял левую руку, двумя пальцами правой натянул тетиву так сильно, что казалось, хотел, чтоб оконечности лука сошлись вместе; потом на минуту остановился неподвижно; стрела со свистом полетела и воткнулась больше, нежели до половины одному из быков, за которого прятались шотландцы.
Смертельно раненное животное задрожало на всех ногах; потом, заревев ужасно, бросилось с такою быстротою вперед, что самая лучшая лошадь не в состоянии бы была догнать его; но, сделав шагов тридцать, ослабев, упало на колени; стараясь подняться, бороздило рогами землю; и тяжестью своею опиралось на стрелу, почему та и вонзилась в него по самое оперение, — в это время последние силы изменили животному, задние колена согнулись и оно упало, приподнялось еще раз, втянуло шею и испустило жалобный рев, упало снова, на этот раз уже совершенно мертвым.
В это время Гильом вынул еще одну стрелу и утвердил ее на лук. Предосторожность была небесполезна, потому что шотландец, не защищаемый падшим животным, поскакал к Гильому, но заметив, что Гильом прицеливается, прилег так плотно к шее лошади, что самый искусный стрелок не мог бы убить человека, не ранив коня, — почему Гильом хотел было бросить лук и схватил меч, но лошадь, поровнявшись с убитым быком, испугалась и бросилась в сторону, от этого движения шотландец, потеряв равновесие, отделился от шеи животного, и этого мгновения для молодого человека было достаточно; стрела полетела, и всадник, пронзенный ею насквозь в грудь, свалился на землю; испуганная лошадь продолжала скакать прямо к Гильому, который, когда она приблизилась к нему шагов на десять, свистнул так, как горные шотландцы кличут своих лошадей, когда они пасутся в поле; животное, услышав этот знакомый ей свист, остановилось и подняло уши, Гильом снова позвал его, и оно тихо подошло к нему. Монтегю поспешил схватить поводья, вскочил на седло и поскакал навстречу другому шотландцу, который был также ранен, при приближении его упал на колени и просил пощады.
— Соглашаюсь, — сказал Гильом, — потому что сколько мне нужна лошадь, столько же нужен и посланный, клянись мне исполнить в точности мое поручение и я пощажу твою жизнь.
Воин произнес требуемую клятву.
— Теперь, — сказал Гильом, — иди к Давиду шотландскому и скажи ему, что Гильом Монтегю, кастелян замка Варк, пробрался ночью через его лагерь, и что ты его встретил на пути к королю Эдуарду, который находится в Бервике, и что я ранил тебя и убил твоего товарища; потом скажи Дугласу, что Гильом сам слышал его вызов и принимает его с удовольствием, предполагая, что он не захочет дожидаться его возвращения, обязывается сам известить его о избранном им оружии и месте для сражения. Наконец, ты должен здесь убить и последнего быка, для того, чтобы мясо его не послужило в пищу ни тебе, ни твоим товарищам; теперь встань, иди и исполни мои поручения.
После этого Гильом пустился вперед и продолжение его путешествия было несравненно спокойнее начала, через пять часов он был уже в Бервике, где в ту же минуту явился к Эдуарду, окруженному всею его свитою, и подал ему письмо Алиссы.
Лишь только король узнал опасность, в которой находилась графиня, то приказал в ту же минуту готовиться к выступлению; и в тот же вечер армия в числе шестидесяти тысяч человек пехоты, десяти тысяч стрелков и шести тысяч конных рыцарей, двинулась к замку; сделав половину пути, король потерял терпение следовать медленному движению войск, выбрал тысячу самых храбрых рыцарей, велел каждому из них посадить позади себя по стрелку, приказав следовать за собой этому незначительному отряду, пустился с Гильомом Монтегю вперед большой рысью. На рассвете дня Гильом узнал по двум убитым быкам то место, где накануне он сражался с шотландцами. Спустя час времени, при первых лучах солнца, они достигли возвышения, с которого виден был замок и его окрестности; предложения Гильома сбылись, шотландцы не сочли за нужное ожидать появления Эдуарда и его армии, а во время ночи Эдуард Брюс снял осаду; но не прошло и пяти минут с того времени, как они достигли возвышения, по движению на валу, окружающему замок, они заметили, что их узнали, поэтому Эдуард, взяв с собою свиту только из двадцати пяти человек и Гильома, поскакал с ними через неприятельский лагерь к замку и был встречен радостными криками. Лишь только Эдуард сошел с лошади, то ворота замка растворились и в них показалась графиня Салисбюри в драгоценном, возвышающем красоту ее, уборе, которая преклонила перед королем колено в знак признательности за оказанную ей помощь; но Эдуард поднял ее, не сказав ни слова; он не в состоянии был говорить, потому что смятение, причиненное видом Алиссы, было слишком сильно — он в молчании подал ей руку и пошел с ней.
Графиня Салисбюри сама повела короля в приготовленные ею для его приезда комнаты. Несмотря на все эти заботы и внимание, Эдуард хранил молчание; но зато смотрел на нее, не спуская глаз, так страстно, что Алисса, покраснев, оставила его руку. Король, вздохнув, подошел к окну и погрузился в глубокую задумчивость. Графиня, воспользовавшись этой свободной минутой, чтобы встретить других рыцарей и отдать приказание к завтраку, оставила короля одного, вышла из комнаты.
Гильом узнал, что раненый шотландец исполнил в точности его поручение; потому что в десять часов утра, жители замка, заметив движение в неприятельском лагере, бросились на вал и стены замка, воображая, что осаждающие готовятся на новый приступ; но скоро убедившись, что причиною их движения была, вероятно, весть об ожидаемой ими от Эдуарда помощи, посему и успокоились. В самом деле, около вечерен, вся неприятельская армия, оставив свою позицию, потянулась на расстоянии выстрела от замка в сторону, чтобы переправиться через реку Тведь в брод, находящийся выше замка. Осажденные подняли ужасный шум, заиграли на трубах и ударили в литавры; но Давид Брюс, как будто бы не замечая этого воинственного вызова на бой, шел далее и к вечеру скрылся совершенно со своею армией из вида жителей замка.
В эту минуту графиня, проходя мимо Гильома, подошла к нему; пригласила его к столу, отдавая полную справедливость его мужеству и благоразумию; потому что молодой рыцарь с необыкновенным счастьем и храбростью исполнил свое предприятие, но Гильом отказался от приглашения своей прекрасной тетки, извиняясь усталостью Причина эта была довольно правдоподобна, чтобы принять ее в уважение, или показать вид, что ей верят. Алисса не настаивала больше и пошла со своими гостями в зал, где был приготовлен завтрак.