Грань бессмертия (сборник)
Шрифт:
— Я все утро рисовал. Потом мне пришлось полететь на строительство Радужного Дворца, и я смог вырваться только перед самым приземлением твоей ракеты, — говорил он, заглядывая ей в глаза. — После выхода на посадку звонить нельзя, так что…
В мастерской Тин застала еще больший беспорядок, чем обычно. Эскизов на полу стало, наверное, вдвое больше. Смелые и необычные по своему стилю и сочетанию красок, они поражали взгляд каким-то сумасшедшим и в то же время чарующим танцевальным ритмом. Не было недостатка и в новых набросках головки девушки
— Я вижу, сегодня ты опять рисовал эту девушку, — бросила она с показным безразличием.
— Да, я пригласил ее в мастерскую.
— Так она была здесь?
— Но ведь не мог же я заставить ее позировать мне голой на пляже, в общественном месте, — ответил он со смехом.
— Ну да, — кивнула она в задумчивости.
Больше она не возвращалась к этой теме и лишь утром, перед самым отлетом, когда он поцеловал ее на прощание, сказала с мягким упреком:
— Не приводи эту девушку в наш дом.
Он был поражен.
— Почему?
— Я прошу тебя об этом, — коротко ответила она и сбежала по лестнице в стартовый туннель.
Этот день был, наверное, самым тяжелым во всей ее шестимесячной новой жизни.
Как накануне, Джор не позвонил. Правда, он встретил ее в порту, но на этот раз ни словом не обмолвился о своих утренних занятиях.
Несмотря на его старание говорить теплым, спокойным тоном, Тин ощущала в голосе Джора какое-то беспокойство. Дома он показал ей несколько новых красочных проектов, развивающих вчерашнюю тему.
— Рисовал ты сегодня эту девушку? — не могла удержаться от вопроса Тин. Он смешался, как мальчик, пойманный на месте преступления.
— Рисовал, — пробормотал он после паузы.
— Она была здесь?
— Нет. Только на пляже.
— Где эти листы?
Он подошел к шкафу и вынул из папки несколько цветных рисунков. Машинально просматривая их, она видела, что он беспокойно поглядывает на нее.
— Почему ты спрятал от меня эти рисунки? — спросила она с холодным укором. Он мрачно смотрел сквозь стеклянную стену на сверкающий среди зелени корпус жжтера.
— Я боялся, что… ты опять будешь недовольна, — ответил он после продолжительного молчания.
— И то хорошо, — бросила она с иронией.
Он взглянул на нее и неестественно рассмеялся.
— Неужели ты ревнуешь?
— У меня есть на это основания.
— Что ты выдумываешь? Ведь это же только модель!..
— Хотелось бы мне верить тебе.
— Твои опасения смешны! Ведь я гожусь этой девушке в отцы!
— Это ничего не значит! Может быть, именно так началось и тогда…
Он был совершенно растерян.
— О чем ты говоришь?!
Она не могла больше скрывать того, что уже несколько дней наполняло ее все возрастающим беспокойством. Коротко она рассказала ему о подслушанном разговоре Гана с пассажиркой ракеты и о том, что она услышала от репортера в холле.
— Ган
Джор воспринял эту новость удивительно спокойно.
— И все же твои подозрения необоснованны. Скорее мне нужно обижаться, что ты скрывала от меня свои огорчения. Как же можно было так легко поддаться внушснию? Неужели ты думаешь, что я изменю тебе сейчас только потому, что я уже якобы сделал это когда-то?
— Существуют врожденные подсознательные склонности, более сильные, чем память о людях или событиях.
— Не возражаю, бывает. Но разве это обязательно должно касаться нас? Прежде всего я даже не могу допустить мысли, что существуют факты, свидетельствующие о том, что та пара — это мы. Ведь на Желтом Якубе познакомились также Зоя и Толь, Фис и Хедо… Сказанного Ганом еще недостаточно для таких выводов.
— Одна только неуверенность может отравить счастье, — вздохнула Тин. — К сожалению, есть и факты, говорящие о том, что мы, видимо, знали друг друга уже много лет. Откуда я, например, узнала, что ты не выносишь устриц?
— Это не доказательство! Многие не любят устриц. Кто-то близкий в твоей прежней жизни тоже с отвращением относился к устрицам. Это воспоминание ты подсознательно перенесла на меня.
— А как ты объяснишь, что я часто заранее чувствую, что ты скажешь, как поступишь?
— И это тоже ничего не значит! Твои доказательства надуманны.
— А можешь ты мне объяснить, почему я могу рассуждать об искусстве и разбираюсь в живописи?
Джор задумался.
— Это, действительно, довольно странно, — ответил он после продолжительного молчания. — А не может ли это быть делом случая?
— Редкий случай… В моей прошлой жизни я была инженером-конструктором, а может быть, как и сейчас, капитаном межконтинентальной ракеты. Я не проявляю никаких способностей к рисованию, даже не люблю рисовать, но могу отличить хорошую картину от мазни, знаю, где допущена композиционная ошибка, в чем заключается слабость игры красок и полутонов.
— Развитая способность восприятия прекрасного!
— Вот именно! Развитая! Где? Когда? Почему? Кем? Откуда столь обширные познания в технике живописи? Откуда берутся в моей памяти туманные воспоминания о каких-то больших полотнах, с каждым днем меняющих свой внешний вид, преображаемых рукой художника? Почему я гораздо меньше разбираюсь в музыке, театре, литературе?
Джор молчал.
— Ты, может, скажешь, что мой отец был художником, — продолжала Тин, — что я навещала друзей-художников? Что человек может разбираться в искусстве, ничего не создавая сам? Да, это вполне вероятно, но менее правдоподобно, чем то, что я была женой художника. Это совпадение фактов и предположений наводит на размышления. На очень серьезные размышления!