Грань риска
Шрифт:
— Ты знаешь, мне так повезло! Это прямо какое-то чудо! — взволнованно воскликнула Ким. Она вскочила со стула и с торжественным видом вручила Эдварду книгу. — Я нашла дневник Элизабет!
— Здесь, в коттедже? — удивленно спросил Эдвард.
— Нет, в замке, — ответила Ким.
— Мне кажется, нам надо сначала навести в доме порядок, а потом можешь заниматься своей охотой за старыми бумагами, — заметил Эдвард. — У тебя для этих дел впереди целый месяц. Занимайся, сколько хочешь.
— Да ты только посмотри! Это очарует даже тебя, — проговорила Ким, не обращая внимания на колкие
Эдвард положил чертежи на стол, за которым до этого сидела Ким. Пока он читал, лицо его постепенно разгладилось и, утратив выражение раздражения, стало удивленно-заинтересованным.
— Ты права, — произнес он взволнованно, передавая дневник Стентону.
Ким велела им поаккуратнее обращаться со старинным блокнотом.
— Из этого получится великолепное введение к статье о естественных причинах салемских процессов, которую я собираюсь написать для «Сайенс» или «Нейчур», — сообщил Эдвард. — Это будет прекрасное введение. Она даже упоминает здесь о ржаном хлебе. И описания галлюцинации очень к месту. Я сопоставлю эту дневниковую запись с результатами масс-спектрометрии проб ее головного мозга и поставлю этим точку в столь прискорбном деле. Это будет красивая статья.
— Ты не станешь писать никаких красивых статей про свою плесень, пока мы не проясним вопрос с патентом, — возразил Стентон. — У нас нет возможности обеспечивать развлечения тебе и твоим ученым коллегам.
— Конечно, пока я не буду писать статью, — обиделся Эдвард. — За кого ты меня принимаешь? За младенца?
— Ты первый заговорил о статье, а не я, — парировал Стентон.
Ким отобрала дневник у Стентона и показала Эдварду то место, где Элизабет писала, как она обучала других делать кукол.
— Как ты думаешь, это может оказаться важным? — спросила она.
— Ты говоришь о недостающем свидетельстве? — поинтересовался Эдвард.
Она кивнула.
— Трудно сказать, — сказал он. — Конечно, это подозрительно и наводит на некоторые размышления… Знаешь, я страшно проголодался. А ты, Стентон? Ты не хочешь что-нибудь съесть?
— Я всегда хочу что-нибудь съесть, — отозвался Стентон.
— Как насчет поесть, Ким? — проговорил Эдвард. — Надо побросать что-нибудь в топку. Нам со Стентоном еще предстоит переделать уйму дел.
— Я не думала о приеме гостей и ничего не готовила, — созналась Ким. Она сегодня еще не заглядывала в кухню.
— Ну, что ж делать, — вздохнул Эдвард, начав разворачивать чертежи. — Мы не очень капризны.
— Говори только за себя, — не согласился с ним Стентон.
— Пожалуй, я приготовлю спагетти. — Ким прикинула в уме, что ей для этого нужно. Единственной комнатой, в которой все находилось в относительном порядке, была столовая. До реконструкции там находилась кухня. Во всяком случае, там стояли стол и стулья. И даже буфет.
— Спагетти — это просто прекрасно! — восторгался Эдвард. Он попросил Стентона придержать синьки и начал укладывать на их углы тяжелые книги.
Испытывая неизъяснимое облегчение от того, что день прошел, Ким улеглась на чистые хрустящие простыни. Она целый день работала, не покладая рук, и освободилась только полчаса назад. Дел еще оставалось непочатый край, но все же относительный порядок она навела. Когда Стентон наконец уехал, Эдвард присоединился к ней и трудился на равных.
Ким взяла с ночного столика дневник Элизабет. Она была преисполнена желания продолжить чтение, но, как только откинулась на подушку, ее начали отвлекать таинственные ночные звуки. Это была целая симфония, которую исполняли ночные насекомые и лягушки в окрестных лесах, болотах и лугах. Дом неохотно, со скрипом, отдавал тепло, накопленное им за весь жаркий день. В створках окон тонко завывал ветер, дувший с Денверс-Ривер.
Успокоившись окончательно, Ким поняла, что небольшая тревога, овладевшая ее душой, когда она въехала сегодня в свой дом, продолжает снедать ее. В течение дня, занятая делами, Ким просто забыла о ней. Тревога словно отодвинулась на задний план, а теперь снова властно заявила о себе. Ким осознавала, что причин для беспокойства у нее может быть несколько, но одна была совершенно очевидной: неожиданное требование Эдварда, чтобы они спали врозь. Хотя теперь она понимала его больше, чем в тот момент, когда он ей об этом сказал, она, тем не менее, испытывала разочарование.
Отложив дневник Элизабет, Ким улеглась в постель. Шеба открыла глаза и бросила на Ким укоризненный взгляд. Хозяйка своим неосторожным движением помешала кошке спать. Ким сунула ноги в домашние тапочки и направилась в спальню Эдварда. Дверь была приоткрыта, в комнате горел свет. Ким открыла дверь. На пороге ее рычанием встретил оскаливший зубы Буфер. Ким в ответ тоже показала зубы, она уже научилась пугать неприветливую собачонку.
— Что-нибудь случилось? — спросил Эдвард. Он лежал в постели, обложенный планами лаборатории.
— Я просто по тебе соскучилась, — пожаловалась Ким. — Ты уверен, это правильно, что мы спим врозь? Мне очень одиноко, я уже не говорю о более романтичных вещах.
Эдвард окинул ее взглядом. Отложив чертежи, он знаком показал Ким на освободившийся край постели.
— Прости меня. Это я во всем виноват. Я принимаю на себя всю ответственность. Но все же я думаю, что пока нам надо спать отдельно. Я сейчас чувствую себя до предела натянутой струной, которая того и гляди лопнет. Я даже сорвался сегодня, разговаривая со Стентоном. Ты же сама это видела.
Ким кивнула, внимательно разглядывая лежавшие на коленях руки. Эдвард привстал и приподнял ее голову за подбородок.
— У тебя все в порядке? — спросил он.
Ким снова кивнула, хотя в душе у нее свирепствовала буря эмоций. Она сказала ему, что очень устала.
— Да, сегодня был долгий трудный день, — согласился Эдвард.
— Да и потом, я чувствую какое-то беспокойство и неловкость, — призналась, наконец, Ким.
— С чем это связано? — спросил он.
— Я сама не очень хорошо разобралась. Мне кажется, что это связано с тем, что случилось с Элизабет, и с тем, что я нахожусь в ее доме. Я не могу забыть того, что некоторые мои гены перешли ко мне от Элизабет. Может быть, поэтому я постоянно чувствую ее присутствие.