Грань
Шрифт:
– Чего они могут ждать? – напряженным тоном спросил Звягин. – Прошел целый день и вся ночь. Остальные уехали. Эти остались. Я не понимаю почему.
– У меня есть догадка, но она никому не понравится, – хмуро вымолвил Грохотов. – Я уверен, что они там покончили с собой, стараясь избежать ужасов дальнейшей жизни.
– Н-да… – Милявская вздохнула. – Но в мире теперь много тяжелого. Если все воспринимать близко к сердцу, никакая психика не выдержит. Лично я стараюсь все это пропускать мимо себя. В новой реальности теперь точно нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц.
– Я предпочитаю, чтобы
– Я тоже, – серьезно заявила Милявская. – Хотя у меня их и нет. Кстати, я уверена, что нам в ближайшее время тоже следует ожидать волну самоубийств в бункере. Вчера был первый шок. Многие еще в полной мере не осознали, что именно произошло и какие это будет иметь последствия для них лично. У многих за пределами бункера остались семьи, любимые. В ближайшие часы, когда пройдет шок, до многих это дойдет в полной мере. И у кого психика послабее, начнут пускать себе пулю в лоб. У меня в этом нет ни малейших сомнений.
– А у меня есть! – возразил Грохотов. – Самоубийство в описанной вами ситуации непродуктивно. Скорее они могут потребовать выпустить их с оружием, снаряжением и транспортом, чтобы получить возможность отправиться на поиски своих близких. Понимаете, факт, что треть людей при заражении выживает, способен посеять надежду и ложные мотивации. Каждый может окрепнуть в уверенности, что именно его родственники или любимые выжили. Понимаете?
– Да, это резонно, – согласилась Милявская. – Просто я по натуре одиночка. Не подумала в этом направлении.
– Ты старая дева, а не одиночка по натуре. – Измайлов поморщился.
– Не старая и не дева, – парировала майор. – Мне сорок. Сейчас это считается еще репродуктивным возрастом. А уж сколько мужиков у меня было в свое время… Пока не надоели. Бегали за мной, между прочим! Но я не собиралась завязывать прочные отношения. Как представлю стирку, носки, трусы, детей слюнявых… Сразу всякое желание пропадало. А у тебя, Максим, остался кто-то снаружи?
– Нет, – коротко ответил полковник. – Вот у Грохотова жена и сын. Как вы себя чувствуете, товарищ майор?
– Как огурец. Если бы не вирус, я бы их через пару лет сам придушил и сел бы в тюрьму за это. А так буду важной шишкой при вас, товарищ полковник. Вы же, как я понял, на должность шумерского царя метите? Я могу за вами мантию носить.
– Это, между прочим, не тема для шуток! – оборвал его Измайлов. – Мы действительно можем стать первым ростком, из которого разовьется новое человечество. Поэтому, кстати, тебе, Ирина, как медику я ставлю задачу проработать максимально эффективную политику воспроизводства населения.
– В смысле?.. – не поняла майор.
– В самом прямом. Я имею ввиду некий регламент половых отношений в бункере, обеспечивающий максимальный прирост населения, запрет близкородственного скрещивания и тому подобные, чисто медицинские аспекты. Безо всякой оглядки на моральные, этические, религиозные и прочие факторы прежнего мира. Дети должны рождаться от самых биологически полноценных мужчин. Возможно, после обязательного генетического анализа, чтобы не было всяких резус-конфликтов, передающихся по наследству болезней и прочей гадости. Мы можем нашими силами проводить такое тестирование?
– Технологически да. Но…
– Что «но»? – полковник покосился на женщину.
– Это означает, что имеющимся женщинам репродуктивного возраста буду навязываться половые партнеры, прошедшие тестирование. Вы уверены, что это получится спустить сверху? Это, знаете, большинством женщин может быть воспринято как изнасилование. Да, собственно, это таковым и будет.
– Сейчас, дорогая моя, что угодно можно спустить сверху. Я далек от мысли, что такому регламенту будут сопротивляться мужчины. Скорее напротив. А женщин у нас, к сожалению, катастрофически мало. Их всех следует заранее отделить от мужчин, без объяснения реальной причины. Например, под предлогом создания более комфортной «женской зоны», в которой, в отличие от мужской, будет ряд гигиенических послаблений, вроде более частого разрешения пользоваться душем. Ну и какие-то еще придумать бонусы. Женщины, я уверен, на это клюнут.
– Понятно, – подумав, кивнула Милявская. – Да, я найду, как отделить женщин, под какими предлогами. А что дальше? Ты правда собираешься заняться евгеникой?
– Да у нас, Ира, просто выхода другого нет! Представь, если в условиях бункера, в условиях ограниченности ресурсов, будут рождаться уроды, нежизнеспособные болезненные младенцы? Что с ними придется делать? Убивать?! Если мы сейчас останемся в морально-этическом поле старого мира, если позволим выбирать половых партнеров, создавать семьи по любви, то чем это закончится? Это закончится необходимостью отнимать у этих семей не очень удачных детей и убивать их. При этом против нас восстанут не только женщины, это мы переживем без проблем, но и их мужья. Ты этого хочешь? Что для женщины легче, по-твоему, раз в год или два пережить принудительный половой акт, но потом иметь живых и здоровых детей, знать, что за ними ухаживает наше маленькое государство, или пережить отнятие ребенка, которого, убив, сожгут в печи медицинского крематория? Так что все! Никакой любви и прочих глупостей!
– Да… – Начмед вздохнула. – Пожалуй, ты прав.
– Я же не на пустом месте это выдал! Думал об этом и вчера, и сегодня. Сколько у нас примерно женщин репродуктивного возраста?
– Включая меня? – уточнила майор.
– Нет. Не хватало мне, чтобы ты умерла при родах и мы остались без начмеда!
– Ну, мне надо глянуть ведомости медицинского осмотра для верности, но примерно около сорока человек. Контрактницы, прапорщики. От двадцати пяти до тридцати пяти лет. У меня работают три девочки, ну и Маша – она уже точно вышла из репродуктивного возраста.
– Отлично. Значит, первоначальная задача их переселить. Устроить для них отдельный сектор с ограниченным доступом и невозможностью его покидать. Кстати, в качестве одного из предлогов можно использовать довод, что мы хотим уберечь их от изнасилования. Ну, это сама придумай, ты женщина, тебе лучше знать, как провести переселение без недовольства и паники.
– А как они будут выполнять служебные обязанности? – задумалась Милявская.
– Никак! Из них большинство либо радистки, либо планшетистки. Без их работы мы обойдемся легко. Ну, если твои три девочки незаменимы, могу их тебе оставить. Тремя из сорока мы можем пожертвовать.