Грани жизни
Шрифт:
— А время? Сколько часов в день? — спросил Гриша.
— Два или два часа тридцать минут, если работа потребует, — предложил Матвей. Петя, Сева и Миша поддержали.
Братья-«чибисы» сначала молча потупились, а потом все-таки проголосовали за два — два с половиной часа.
— Ну, что? — нетерпеливо спросил Миша, — О чем задумались?
— Задумаешься… — пробормотал встревоженно Анатолий. — А как же тренировка?
— У нас тренер требовательный… — жалобно добавил Сергей. — Ведь спорт…
— Мы тоже все спортсмены, — спокойно сказал Петя. — Но ведь спорт для нас не профессия…
— Ну… а что такое профессия, по-твоему? — чем-то задетый спросил Анатолий.
— Профессия, специальность… это избранное тобой дело жизни, которому ты служишь по совести, горячо, убежденно, с мечтой и любовью, — ответил Петя, ласково и спокойно глядя на братьев.
— Сколько же можно наговорить! — упрямо, как-то фыркнув, усмехнулся Анатолий. — А дело-то все в том, что неработающий не ест.
— О хлебе, всего-навсего о хлебе насущном речь идет… — поддакнул Сергей.
— Вот когда мы наше коллективное обещание выполним, а руководство завода заслуженную нам вынесет благодарность в приказе да и в нашей печати и, конечно, премирует нас, вот тогда вы, братья Чибисовы, наверняка поймете, какому важному и большому делу в истории завода помогли мы, всего семеро молодых людей!
— А когда и о вас обоих, братьях Чибисовых, напишут в газете, — подхватил Гриша, почему-то грозно и торжественно сверкая темно-карими глазами, — тогда вы оба самих себя будто в новом свете увидите!
— Да что в нас такого особенного?.. — ворчливо посомневался Анатолий. — Дома-то у нас мать и бабка одно говорят: не поработаешь, так и без хлеба останешься.
— Да неужели для вас, молодых, сильных парней, ничего нет в труде, кроме хлеба насущного? — возмущался Матвей.
Спор продолжался уже на улице, и не кто иной, как сами братья-«чибисы» оказались его главными возбудителями.
— Я не понимаю, — обиделся Сергей, — почему тебе наш хлеб насущный поперек горла стал?
— Не хлеб насущный, а недомыслие вас обоих! — горячо возразил Петя. — Неужели вы, взрослые люди, не понимаете и не видите, какие великие, всемирно известные материальные ценности внес труд рабочего класса в развитие нашей промышленности!.. И ведь вы, оба тоже участвуете в их создании и не чувствуете этого!
— Да как ты это знаешь? — недоверчиво передернулся Анатолий. — У тебя что, способ какой особенный есть, чтобы в чужую жизнь сбоку заглядывать?
— А мы не сбоку, а прямо, самым прямым образом узнаем! — страстно настаивал Гриша, — Когда я задумал вас, двух здоровяков, позвать в нашу бригаду, я первым делом спросил в цехе, как вы работаете. Мне сказали, что за вами брака никогда не числилось — значит, вы всегда работали с пользой для общества.
— Ну, значит, и хорошо. Так почему же ты так напираешь? — спросили попеременно братья-«чибисы».
— Мне же обидно за вас! — уже отчаянно вскинулся Гриша.
— Обидно? За нас?! Почему же?
— Ну, поймите же… — вступил снова Петя. — Вот вы оба работали и, конечно, будете и дальше работать без брака, то есть участвуя вместе со всем рабочим классом в создании тех великих ценностей, о которых мы уже говорили… Вы это делаете, но не сознаете значения своей работы для общей жизни… не сознаете и этим себя самих морально принижаете! А нам за вас обидно!
— Именно так… обидно! — И Сева, тоже разгорячась, даже ударил себя в грудь. — Все-таки, товарищи, вам уже пора отбросить эту детскость мышления… и вы не развиваете его… Вы — я это от вас самих знаю — ни газет, ни книг не читаете, не интересуетесь ни театром, ни самодеятельностью…
— Х-ха… х-ха! — раздался позади короткий смешок.
Все обернулись и увидели Васю Трубкина. В теплом широком пальто, в крупную коричнево-бежевую клетку, в пышной бобровой шапке, Трубкин казался особенно бочкообразным, а его круглощекое лицо детски-благополучно розовело от легкого морозца.
— Что? Достается вам, молодые люди? — добродушно спросил он братьев-«чибисов». Потом, слегка тронув рукой свою красивую бобровую шапку, что, очевидно, заменяло поклон, он небрежно пояснил в сторону всех остальных:
— Всякие разговоры и рассуждения слышишь на улице… и ваши поневоле пришлось выслушать… Что поделаешь? Но, знаете…
И, будто не замечая общего молчания, он заговорил быстро, с холодным и злым напором:
— Одному обстоятельству я поражаюсь: вы все, во главе с Мельниковым, поучаете этих двух юношей (он кивнул на «чибисов»), вам, видите ли, за них «обидно», вы озабочены проблемой их идейного развития… Х-ха… А сами вы кто? Вы, Мельников, прежде всего вы… основной «герой» статьи, где главный технолог восхваляет ваш технический талант! А этот, с позволения сказать, талант поднялся на чужих дрожжах… да, да!.. Вы нагло и обманно выхватили из чужой конструкции целый узел, перековеркали, вывернули его наизнанку… и тайком преподнесли новому покровителю… Вы присвоили себе чужое…
— Никакой «тайны», никаких «покровителей» у меня нет и никакого «присвоения чужого» тоже нет! — спокойно прервал Петя, но бледность, разлившаяся по лицу, показывала, чего стоило ему это спокойствие. — Все, что мы делаем, происходит открыто, на глазах всего завода… Партком, комсомол, завком, директор, главный технолог — все знают и поддерживают нас…
— «Поддерживают»… Х-ха! — передразнил Трубкин. — Кто не знает, что Соснин, секретарь парткома, — старый друг Мельникова-отца, благоволит к сыну… а сын Мельников, как секретарь комсомола, тоже умеет извлекать пользу из своей общественно-политической функции?.. А директор, главный технолог и завком, не желая портить отношения с партийно-комсомольским руководством, соглашаются, поддерживают — рука руку моет.
— Все это, мало сказать, сплошные передержки, но и подлая ложь! — не выдержал Матвей, а Гриша возмущенно добавил:
— Для чего-то вам обязательно нужно было всю эту подлость выплеснуть нам в лицо…
— О да, мне это очень нужно! — с каким-то присвистом, сквозь зубы, прошипел Трубкин. — Я нарочно искал случая сказать все это при свидетелях, чтобы никто не посмел отпереться, будто он не слышал!.. И опять же при свидетелях я объявляю: в многотиражку я уже передал письмо в редакцию, в котором я выступаю против всей вашей затеи и против «возвышающей» вас всех статьи!.. Вот копия моего письма в редакцию многотиражки! — И Трубкин так яростно помахал довольно толстым конвертом, что чуть не поскользнулся.