Граница надежд
Шрифт:
— Он может вернуться в любую минуту.
— Я не боюсь его, но без него будет лучше. Значит, ты сменила простор и уют дома Велевых на эту дыру?
— Не жалуюсь. Ты знаешь, что в этих вопросах мы придерживаемся противоположных мнений.
— Знаю! И несмотря на это, я пришла. Времена теперь такие. С тех пор как существует мир, слабый идет к сильному, бедный просит у богатого.
— Ну и что же дальше? — От одного ее взгляда у меня темнело в глазах.
— Я всего лишь хочу напомнить тебе кое-какие житейские правила,
— Благодарю за старания, тетя. Но если бы ты даже не сказала мне всего этого... Я ведь знаю тебя лучше, чем ты предполагаешь.
— Прекрасно! Ты избавляешь меня от излишнего унижения.
— Слушаю тебя! — Я торопилась, ведь Велико мог вот-вот прийти, и непрошеный визит тетки помешал бы нашей столь долгожданной встрече.
— Тебе известно, что меня приговорили к пяти годам тюремного заключения за мою любовь, за мои убеждения.
— Это было давно, дело прошлое.
— Да, но это никогда не забудется. Тебе известно и другое: в наших банках конфискованы все мои сбережения. Формально я получила свободу, а по сути обречена на голодную смерть.
— По тебе этого не скажешь, тетя. Если бы ты все это рассказала кому-нибудь другому, возможно, тебе и поверили бы, но я...
— Твой фанатизм мне известен, так же как и твоя бессердечность. Ты убила своего первого и законного мужа — молодого Велева, такого талантливого человека. Убила его душу. Но со мной тебе будет труднее справиться.
— Ты пришла меня запугать? — поднялась я со стула, готовая выставить ее за дверь.
Тетя тоже поднялась. Наверное, догадалась о моем намерении.
— Я пришла к своей столь влиятельной племяннице с двумя предложениями.
Я не стала уточнять с какими, меня это ничуть не интересовало. Даже ее ирония меня не тронула. А тетя продолжала:
— У меня есть дорогая французская мебель. Я бы отдала ее тебе, а ты дай мне за это небольшую сумму. Ты можешь временно взять из банка те деньги, которые я внесла на твое имя много лет назад, и одолжить мне их на один год. Я верну долг в двукратном размере и даже не потребую никакой компенсации за мебель.
Меня рассмешило ее предложение. Французская мебель, деньги в банке, компенсация... Какое-то средневековье. Даже тюрьма никак не повлияла на нее.
А тетя ждала ответа. Она была уверена, что ее слова произведут на меня впечатление, и, видимо, считала, что я в этот момент прикидываю в уме, какую можно из всего этого извлечь для себя выгоду.
— Мебель у меня есть, тетя. Я ни в чем не нуждаюсь. Что касается денег, то сберегательную книжку я передала своему бывшему супругу еще до того, как мы развелись. Даже доверенность ему дала. Деньги ваши! Можете располагать ими как хотите.
— Ты сумела в нужный момент освободиться от предрассудков: для тебя отцовская кровь ничего не стоит, — съязвила тетя. Она всегда впадала в подобное состояние, когда чувствовала, что теряет
— Вероятно, во мне в большей степени сказывается материнская кровь, — не осталась я в долгу, но она даже бровью не повела. Переложила зонт в другую руку и добавила:
— Ну а теперь о самом важном. Твой муж ныне всесилен.
— Да ну? И что из этого следует? — Меня снова охватило желание выгнать ее.
— Мне нужен пропуск в пограничный город нашей области, чтобы устроить неотложные личные дела торгового характера. Ты одна можешь мне помочь.
— Ты убеждена в этом?
— Даже больше, чем в том, что я все еще жива и стою рядом с тобой.
— Должна тебя разочаровать. Мой муж — военный, а не милиционер. А к милиции мы оба имеем такое же отношение, как и ты.
— Трусишь?
— Нет, лишь сожалею.
— И это твое последнее слово?
— Да, и притом абсолютно категоричное!
— А ты не боишься, что я могу чем-нибудь нарушить твое семейное счастье?
— Всегда можно причинить зло человеку. Все зависит от того, кто и что задумал.
— Твоя переписка с Гансом из Лейпцига находится у меня в сейфе.
— Подлость остается подлостью, тетя, хотя цену ей пока и не установили. Мой муж знает обо мне все, но, к сожалению, я далеко не все знала о тебе. Весьма сожалею, но больше не желаю ни видеть тебя, ни когда-либо встречаться с тобой. Почему? Ты сама должна понять. А что касается писем, которыми ты пытаешься меня шантажировать, то можешь передать их в милицию или в органы государственной безопасности, чтобы они помогли тебе полностью реабилитировать себя.
— Ты как была грязной тварью, так тварью и останешься! — прошипела Делиева и еще в комнате раскрыла зонтик.
Ее посещение и злые слова произвели на меня гнетущее впечатление...
Я пошла проводить тетку, а она медленно переставляла ноги, словно нащупывала на полу надежное место для опоры. Она хотела сказать еще что-то, но тут кто-то ключом открыл входную дверь.
И вот они столкнулись лицом к лицу: Велико и моя тетя Стефка Делиева. Точно так же они стояли друг против друга четыре года назад, когда Велико привел ее вместе с майором Бодуровым из имения, где вспыхнул пожар, и когда подпоручик Велев, мой бывший муж, охваченный безумием, прострелил руку своему отцу.
— Прошу!.. — уступил ей дорогу Велико.
Стефка просунула впереди себя раскрытый зонтик и прошла, задев портупею мужа. Через несколько секунд ее каблуки застучали по плиткам двора. Велико остался стоять в дверях и долго смотрел ей вслед.
— Гостей принимаешь? — спросил он.
— Непрошеных.
— Но все же гостей.
— Раздевайся! Если бы ты знал, как давно я жду тебя! — Я повесила его шинель и снова повернулась к нему. Как он загорел! Между бровями у него пролегли две глубокие вертикальные морщины, и это делало его каким-то суровым, непроницаемым.