Граница

Рудис Джо

— В круг, господа граничары, — скомандовал Лечко. Люди на лугу образовали круг, среди них Самоха с удивлением узнал высокую фигуру Хата Хурренита, посла короля Гугена Семнадцатого. Он сменил свои черные доспехи на зеленый бархатный кафтан, под которым угадывалась кольчуга, к этой предосторожности Самоха отнесся с полным пониманием, он и сам бы так же поступил на месте хурренита. Рядом с Хатом стояла, закутанная в длинный плащ, не столько скрывающий, сколько подчеркивающий стройность тела, незнакомая девушка, низ лица ее был прикрыт шелковым платком.

«Ого, —

подумал Самоха, — неужто хурренитская принцесса?» — и решил непременно это выяснить. Но сначала следовало поженить Лоха. Впрочем тут дело находилось в надежных руках Лечко.

— Сабли вон! — заорал Лечко. Над головами людей вырос лес клинков.

— Лох Плотник, берешь ли за себя эту женщину?

— Беру.

— Обещаешь ли ты заботиться о ней и о ее детях, и жить с ней под одной крышей, и спать с ней в одной постели?

— Обещаю, — сказал Лох.

— До смерти?

— До смерти.

— Теперь ты, Дина Трясогузка. Согласна ли ты, чтобы этот человек взял тебя в жены?

— Согласна, — улыбнулась Дина, с нежностью глядя на Лоха Плотника.

— Да уж вижу, — хмыкнул Лечко, это было нарушение порядка, на которое никто, конечно, не обратил внимания.

— Обещаешь ли ты делить с этим человеком огонь и кров, стол и постель?

— Обещаю.

— До смерти?

— До смерти.

— Покажитесь людям.

Лох и Дина, взявшись за руки пошли, обходя людское кольцо. Им кричали:

— Долгой жизни! Любви! Удачи!

— Ну, — вздохнул Лечко, когда новобрачные, обойдя круг, снова к нему подошли, — теперь-то гуляем?

— Гуляем! — ответил Лох.

Оглушительно загремела музыка. Ребята Безунуго Бочки явно как следует подкрепились и набрались новых сил. К новобрачным потянулись с поздравлениями. А Самоха занял место за столом, чтобы полюбоваться картиной происходящего.

Словно цветной вихрь закружился по лугу, пары пошли в пляс. Танцевали и Араконскую змейку, когда поток танцующих катился по периметру луга, словно гигантская сороконожка. Танцевали и Огневицу, особо ценимую девушками, так как этот танец позволял им в выгодном свете представить все пленительные изгибы своего тела перед восхищенными взорами мужской половины танцующих.

Потом все запыхались и сделали перерыв, пили, потому что почувствовали жажду, и ели, потому что почувствовали голод.

Подошла раскрасневшаяся Квета, держа в руках две объемистых чарки:

— Я хочу выпить с тобой, Самоха.

— За что? — улыбнулся Самоха.

Квета была хорошая девочка, но жениться Самоха еще не собирался. А что до плотского вожделения, то тут охлаждающе действовал свирепый вид Ноты Рыбаря, который бы ни на минуту не задумался снести голову обидчику дочки.

Вообще, Самоха был довольно рассудительный юноша, правда до тех пор пока, как говорила Мелита, вожжа не попадала ему под хвост. Но сейчас никакой вожжой и не пахло…

— За любовь! — торжественно сказала Квета.

— Естественно, — подумал Самоха и так же торжественно ответил: — За любовь!

Никогда

Самоха не думал, что обычное фетидское вино может так ударить в голову. Он помотал головой, отгоняя морок, но от этого совсем поплыл. Мир сузился до девичьего лица, окаймленного ручьями золотистых волос, и прямо в душу смотрели бездонные, словно светящиеся, глаза.

— А теперь нам надо поцеловаться! — голос Кветы, как голос какого-то лесного божества, казалось, звучал со всех сторон. Противиться ему не было никакой возможности.

— Опоила чертова девка, — вспыхнула в голове Самохи последняя здравая мысль и он приник губами к полуоткрытым, ждущим губам девушки, от которых уже невозможно было оторваться, руки его сами собой обвились вокруг Кветы и он почувствовал, как тяжелеет ее тело.

И Безунуго Бочка, словно участвуя в заговоре, объявил, стукнув ногой по барабану:

— Танец ив!

На этот танец приходилась добрая половина дурных слухов, ходящих о Пойме. Во всей Архонии он был запрещен особым указом Верховника. И патрулям городской стражи было дано право казнить танцоров на месте. И кого-то даже казнили.

Но Пойма есть Пойма, на нее указы Верховника распространялись только в том случае если шла речь об обороне внешних границ.

Так что Безунуго Бочка вполне мог не опасаться за свою голову.

ГЛАВА 4

Заиграла медленная тягучая музыка, обнявшиеся, как можно крепче, пары почти не двигались. Самоха прижимал Квету к себе, словно стараясь проверить, насколько упруги ее груди. Груди ее были очень упруги, и тело податливо. Тяжесть в паху, на зло всем законам природы не придавливала к земле, а увлекала в небо. Не прерывая поцелуя, Самоха стал опускаться с Кветой на траву.

От немедленного грехопадения его спас возмущенный Клепила. Решительно встряхнув Самоху, он привел его в вертикальное положение и стал жаловаться на Жуча. Смысл его слов не доходил до Самохи, но, назойливый как солнечный зайчик, Клепила умел настоять на своем. Он втискивался между Кветой и Самохой, продолжая о чем-то без умолку говорить, глаза его обиженно щурились, а руки совершали рубящие, колющие и щипающие жесты, тогда как, разлученные друг с другом юноша и девушка, продолжали тянуться друг к другу через голову старого дурака. Наконец Клепила заподозрил неладное.

— Да вы что, перепились оба? — закричал он и начал вертеть головой, вглядываясь в их лица. Через минуту ему уже все стало ясно. — Так, — сказал он важно, — ты, девонька, придуриваешься.

Квета продолжала извиваться, покачивая бедрами, лицо ее оставалось отрешенным. Но провести ведуна было не просто.

— Да, да, придуриваешься. Иди, девонька. Ступай, Кветочка. — Но видя, что его слова не действуют, Клепила наконец рявкнул: — Ах, чертовка, а как отцу твоему пожалуюсь, что ты парней комыльником потчуешь, ох и даст он тебе березовой каши. Сказано, брысь!