Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма
Шрифт:
Брих с детства сохранил неприязненное отношение к квартире дяди. Здесь не найдешь интимных, греющих душу мелочей, присущих жилью бедняков: тут картинку, засунутую за стекло буфета, там линолеум, прожженный сигаретой. У Мизины все отмечено мещанской аккуратностью, все подчинено неприязненному порядку. Аквариум, освещенный снизу, горка с небольшой выставкой фарфоровой посуды, которой никто никогда не пользовался — этот фарфор предназначен только для того, чтоб его вытирали от пыли в ожидании свадьбы Иржинки. «Все это будет твоим, девочка», — говаривала дочери тетка, проходя через гостиную. Иржина как-то призналась Бриху, что порой ее охватывает желание переколотить весь этот хлам. Ненавидит! Тетушка была типом хозяйки-уборщицы; в школе домоводства, которую она посещала как дочь состоятельных
В гостиную заглянула Иржина в накрахмаленном фартучке, заговорщически подмигнула:
— Очень скучно?
— Как всегда — ничего.
— Так договорились? Выручишь?
— Положись на меня, товарищ! — он тоже сощурил глаза в улыбке, и Иржина снова скрылась на кухне.
Сегодня она звонила ему на работу и в обычном для себя стремительном темпе попросила встретиться. Брих согласился — он любил свою несмелую двоюродную сестренку, подавленную отцовской безапелляционностью, понимал ее, хотя и поддразнивал иной раз, добродушно посмеиваясь над крошечными заботами и, сам того не желая, сделался ее поверенным; Иржина, не стесняясь, выбалтывала ему свои девичьи тайны. Да, он разговаривал с ней, но в последнее время перестал давать советы. Особенно с тех пор, как она влюбилась и не могла выбросить из головы его бывшего соратника, Индру Берана. О, тот наверняка ходит теперь задрав нос, — олицетворенная важность! Ну, это уж ее дело!
Они встретились в кафе, и Иржина, разрумянившись на бегу, за чашкой чаю излила свои сердечные горести. Брих слушал терпеливо, кивал головой. Бедняжка Иржинка! Жизнь ее теперь — непрерывная цепь опасений и страхов: Индра — отец — институт… И она металась между ними, подобно бильярдному шару меж бортов. Призналась, что вступила в коммунистическую партию, а дома об этом еще не знают! Не знают, что она дружит с Индрой. Сколько раз готова была уже открыться отцу, но тот одним взглядом, одним язвительным словцом закрывал ей рот. И Индре она лжет! Сказала, что дома во всем призналась, но чувствует: он ей не верит. Подозревает в трусости и вообще недоволен… Что делать, Франтишек? Ведь все это рухнет, вся эта непрочная стена лжи! А товарищи в партийном комитете так хорошо к ней относятся, ей так вольно дышится среди них, что и сказать нельзя… Если бы не они — задохнулась бы дома! Папа каждый вечер слушает заграничное радио, отпускает ехидные словечки! И она должна это слушать! А его таинственные перешептывания с мамой! Вчера ей удалось перехватить и спрятать от родителей повестку на партсобрание, но долго так тянуться не может, все обнаружится! Что тогда скажет папа об ее партийности? А мама все твердит: подумай о душе, девонька! И таскает с собой на сборища верующих, а когда Иржина отказывается, начинаются упреки, слезы… Я просто непорядочная, не могу я так дальше, ведь я лгу, предаю партию, скрывая, что состою в ее рядах, я вообще не могу считаться коммунисткой, обманываю всех, и Индру тоже… Все это скверно кончится!
— Послушай, — прервал Брих ее причитания, — ты сама-то знаешь, чего хочешь?
Иржина недоуменно взглянула на него. Как это не знает? Она хочет жить как человек, смотреть людям прямо в глаза, любить Индру и…
Брих остановил ее:
— Что тебе делать — не скажу, хотя и знаю, Иржинка, кто за всем этим стоит, ради кого ты вступила в партию.
— Неправда! Напротив! — вскричала она и потупилась. — Мы все время из-за этого ссоримся! Индра высмеивает меня, как и ты!
Озадаченный Брих покачал головой.
— Конечно, это твое дело, Иржинка. Но сомневаюсь, чтобы от тебя была большая польза партии. Не спутала ли ты ее с благотворительным обществом? Партия как защитница робких барышень от злых папочек — это уж, ей-богу… Да и вообще, понимаешь ли ты, что происходит? Известно ли тебе, что им нужно? Откуда ты знаешь, что они правы?
— Знаю! — строптиво вырвалось у нее.
Иржина посмотрела на свои пальцы — у нее была дурная привычка — разволновавшись, грызть ногти. Сколько ей
— Я это чувствую… И я… я хочу быть коммунисткой, понял?!
Она чувствует! Брих снисходительно усмехнулся.
— Это, конечно, убеждение — твердое, как скала. Что ж, коли оно у тебя есть, Иржина, — действуй! Больше ничего тебе посоветовать не могу. Ты сама уже взрослая.
Иржина обвела рассеянным взглядом полупустое кафе, потом со вздохом пожала плечами:
— Не знаю, как тебе сказать, Франта. У меня такое чувство, будто я чем-то… как бы скована. А ведь это мои родители, я им обязана… даже если… если мы совершенно не понимаем друг друга. А мама — мне ее жалко, отец превратил ее бог знает во что, а с другой стороны…
— Чти отца своего и матерь свою, — иронично процитировал Брих. — Религиозный предрассудок, товарищ коммунистка! Поздравляю с такой сознательностью…
— Да нет, не так! И не смейся надо мной, пожалуйста, и ты тоже! Я сама не понимаю, что мне мешает. Просто кажется: живу в клетке, трясу решетку, стараюсь вырваться на волю — и не могу! — Тряхнув головой, она вскочила, взяла сумочку. — Кажется, я слишком задержала тебя своим нытьем. Прости. Но вечером — поможешь мне, да?
И посмотрела на него с такой детской мольбой, что он кивнул. Завтра Индра уезжает на неделю — добровольцем в бригаду, и именно сегодня, когда в семье Мизины званый вечер, он вспомнил, что надо попрощаться с Иржиной. Брат и сестра условились, что около девяти Брих вытащит Иржину из дому под предлогом небольшой вечерней прогулки.
— Что с тобой поделаешь, барышня! Впрочем, характер у меня слабый, и хотя я не слишком гожусь на роль Купидона, — ладно, помогу! Только это ведь не решение вопроса, пойми, трусишка.
— Знаю, — девушка остановилась, на ее веснушчатом личике расцвела счастливая улыбка. — Ты прелесть! Ну, я помчалась, а то дома опять начнется буря. Папа сторожит меня, я ему сказала, что у нас сегодня семинар… Ах, только б удалось! От всего этого у меня живот схватило…
Сидя теперь в гостиной дяди, Брих думал о недолгом, торопливом разговоре с Иржиной в кафе; не удержался от улыбки. Странная пошла молодежь, размышлял он. К примеру, — Иржина или сын Казды Алек… и этот Индра. Всего несколько лет разницы между ним, Брихом, и этими тремя, — а они уже не такие, как он. У них свои проблемы, свои трудности — но не те, что были у него во времена Первой республики. Эти молодые — яснее, прямее, есть в них какая-то решимость, уверенность в себе — сложные они, но не запутавшиеся. Взять хотя бы Иржину. Наивная, робкая, такая ясная — и все же…
Как это она сказала? «Знаю, чего хочу»?
В гостиную вбежал дядя, опоясанный фартуком, на подносе, который он нес, — супница с горячей лапшой. За ним по пятам — Алек Казда. Сегодня его тоже пригласили отметить день рождения Иржины. Алек поздоровался с Брихом; вид у него был утомленный.
— Что нового на факультете? — осведомился Брих: Алек учился на юридическом.
— Нового хватает, как ты легко можешь представить. Теперь многое изменилось к лучшему.
Алек говорил серьезно, но Брих недоверчиво махнул рукой.
— Никаких разговоров, мальчики, суп простынет! Я сам готовил. К столу, к столу! — весело закричал дядя тоном ярмарочного зазывалы, который вовсю старается загнать побольше зевак под полотняную крышу своего балагана. — А ты, Иржина, ступай в ванную, лапки вымой. Поросенок! Ну, ребята, пошли, пошли — долго звать не стану! А после ужина каждому — по кружечке пивка!
Едва опустили ложки в тарелки, в столовую приплелась бабушка. Все вскочили подвинуть ей стул, но она вроде и не заметила. Прислонив тонкую палочку к столу, обратила на дочь свои бледно-голубые колючие глазки. Что-то ее, видимо, рассердило. Скрипучим голосом бабушка осведомилась, кто это рылся в ее комнате?! Не желает она, чтоб туда совались, она сама приберется! Брих не впервые становился свидетелем короткой, но сердитой ссоры за семейным столом. Тетка, вздыхая, отвергла обвинение своей матери, но старуха упрямо стучала палкой об пол.