Гражданин Города Солнца. Повесть о Томмазо Кампанелле
Шрифт:
Но утешатся ли его друзья тем, что их мучительная гибель — залог освобождения мира? Ведь и его самого терзают сомнения. Он не прошел и половины земного пути, отмеренного ему, если верить древним и Данте. Ему еще нет тридцати пяти. Он пишет еще одно стихотворение, и в нем прорывается тревожный вопрос, который уже не раз задавали до него и будут задавать себе мятежники, восставшие против несправедливого строя: может ли утешить человека посмертная слава, торжество его дела в будущем, или ей стоит предпочесть мирное счастье в земной жизни?
Среди этих раздумий за Кампанеллой пришли стражники. Обычно на прежние допросы его вели. И стражники
— Куда вы меня ведете?
Ему не ответили.
Мелькали лица заключенных, которые гуляли во дворе, надзирателей, карауливших их, прочего люда, которого хватало в Кастель Нуово. Он ловил на себе взгляды испуганные, любопытствующие, встревоженные. Решился крикнуть, в надежде, что его слова передадут Дионисию:
— Меня уводят!
Но куда? Этого он не знал. И все-таки крикнул. Один из стражников резко заткнул ему рот грязной потной ладонью.
Кампанелла пришел в себя от холода. Тело ныло. То ли его избили, то ли он упал. Где он? Смутно он вспомнил крутую лестницу, наверху которой его остановили. Видно, его с нее столкнули. Вокруг черная темнота, сырость, пронизывающий холод. Вонючая жижа покрывала каменный пол, доходя до щиколоток. Он бос и полураздет. Ноги закованы в кандалы. От них цепь к стене. Они позволяют сделать лишь несколько шагов.
«Яма для крокодилов»! Вот где он. Там, где сломался Петроло. Сколько времени? Что происходило до этого? Кампанелла не мог вспомнить. Может быть, сюда донесется колокольный звон, по которому можно определить время? Нет, колоколов не слышно. Ничего не слышно, кроме капель, размеренно падающих с потолка. Сказали ли ему — надолго ли он брошен сюда? Скорее всего, не сказали. Это не в обычаях тех, кто придумал «яму для крокодилов», чтобы укрощать в ней людей. Они могут продержать его здесь несколько часов. Сутки. Неделю. А могут вообще забыть здесь. Нужно быть готовым ко всему. Нужно быть готовым к худшему. В Неаполе, да и во всей Италии много подземных темниц. Пребывание в них называется — «в мире». Злобная насмешка, подлое лицемерие!
Непроглядная тьма. Холод. Сырость. Боль во всем теле. Зловоние. Не на что лечь. Не на что сесть. Кандалы натирают ноги. Невидимый потолок сейчас обрушится на голову. Голод. Тьма. Холод. Они все сильнее и сильнее. Сырость въедается в кожу. Тело бьет озноб. Голова кружится. Сердце сжимает острая боль. Заполняет грудь. Мешает сделать вздох. Отдает в руку. Мысли путаются. Нечем дышать. Увидеть бы хоть что-нибудь. Согреться бы хоть чуть-чуть. Прилечь бы. Хотя бы присесть. Передохнуть. Разве можно так мучить человека? Разве можно?..
Постепенно сквозь ужас, который, как знали судьи, внушает людям непроницаемая тьма, сквозь холод, боль, голод стали пробиваться другие мысли. Привычные для Кампанеллы. Последнее время занимавшие его все больше и больше.
Невероятным напряжением воли он заставил себя вспомнить изречение: Audentes fortuna juvat! — «Смелым судьба помогает!» Он повторял его, как заклинание. Смелым судьба помогает! Смелым судьба помогает!
Молодым попав в тюремную камеру, впервые, ощущая тоску и страх, Кампанелла повторял слова псалмов, преисполненные веры в божественное заступничество. Теперь ему больше псалмов помогали собственные стихи. Когда он выйдет отсюда, если он выйдет отсюда, он напишет стихи о Прометее. Он докажет… Кому? Кому он должен что-то доказать? Кому? Себе! Им давно задумано философское сочинение о способности человека вопреки страданиям не отрекаться от себя. Воля человека свободна. Он сам — в труднейших условиях — определяет свою судьбу. Судьи предоставили ему возможность проверить этот тезис на себе.
Минуты просветленной мысли, — а может быть, то были часы, — сменялись минутами, — а может быть, часами, — когда он не ощущал ничего, кроме холода, голода, боли, страха от давящей темноты. Так должен чувствовать себя заживо погребенный, очнувшись в могиле. Несколько раз он терял сознание и приходил в себя, лежа в грязной жиже, покрывающей пол. Наверху светит солнце, зимнее, но все-таки солнце. Там можно набрать полную грудь воздуха. В камере сухой тюфяк, одеяло. Там есть книги. Молитвенник, который ему разрешили держать при себе. Там люди, с которыми можно говорить. Там слышен бой колоколов, там известно, сколько прошло времени. Что отделяет его от всего этого? Железная цепь. Ее немедленно снимут. Каменные ступени. По ним тут же разрешат подняться. Тяжелая дверь. Ее поспешно отворят. Если он, когда здесь появится надзиратель, произнесет четыре кратких слова: «Я хочу сделать признание!»
И помчится, сломя голову, надзиратель сообщить судьям важную новость: Кампанелла хочет сделать признание! И судьи прервут другие допросы: Кампанелла хочет сделать признание! И разнесется по Кастель Нуово весть: Кампанелла хочет сделать признание! Эти слова станут ключом к кандалам и запорам. И его уже не потащат, а поведут в камеру. Ему дадут вымыться, чтобы судьям не дышать смрадом. Ему дадут одеться. Его досыта накормят. На него не будут кричать. Его будут слушать. Пообещают смягчить его участь и, как знать, может быть даже выполнят обещание. Но в камерах, где сидят те калабрийцы, что еще держатся на допросах, и в камере, где сидит его верный друг — Дионисий, померкнет свет в глазах людей, и черная тоска овладеет их душами: Кампанелла решил сделать признание. Значит, мы все погибли и все погибло!
Так нет же, господа апостолические комиссарии, так нет же, господа представители Святой Службы, так нет же, королевские судьи, так нет же, старательные протоколисты, так нет же, воняющие луком и потом надзиратели, так нет же, главные палачи и помощники палачей, так нет же, доносчики и наушники! Вам еще придется подождать! Рано радуетесь! Рано радуетесь, враги! Рано печалитесь, друзья! Кампанелла решил не делать признаний. Он готов заживо сгнить в этой яме, на которую судьи возлагают такие надежды, но он не доставит им удовольствия услышать его признание.