Гражданин тьмы
Шрифт:
Я собралась с духом, проглотила кусочек желтой гадости, запила кофе.
— Вы знакомы с Олей Иванцовой, любезный Дилавер? Турок с удовлетворением погладил огромный живот, словно она там у него и сидела.
— Ольгу знаем, Громяку знаем. Ни о чем не беспокойся. Почему не спросишь, сколько денег у тебя в банке?
— Мы учились вместе, но она мне не подруга. Вы ошибаетесь, если на это рассчитываете. Она гордячка, в облаках летает. Я ей никто.
— Зачем о плохом думать? Кушай ананас, отдыхай. Все хорошо будет. Тебе помогут.
Я сорвалась, завопила:
— Кто поможет, в чем?! Что вы затеяли?
Восточные повелители не выносят бабьих истерик. В следующую секунду я увидела, каким у Дилавера бывает ли когда он наказывает обнаглевших рабынь: лоснящаяся, смуглая, оплывшая жиром маска, выражающая вечный покой.
— Не надо кричать, Надин. Я люблю, когда тихо.
Ляка изображала святошу. Удалось с ней поговорить только накануне отлета в Москву. Четыре дня и четыре ночи Дилавер держал меня при себе неотлучно. Какой там «Купидон», какой там бизнес… Что-то, видно, произошло с его психикой. День ото дня заводился больше. Выдумщик оказался отменный, поимел меня во всех видах, но никак не мог насытиться. Говорил: "Это госпожа Надин!" Звучало презабавно, если учесть, в каких позах я это слышала. От вина, анаши и недосыпа я чуть не сошла, вдобавок в перерывах, когда турок временно истощался, он с умильным видом заставлял читать стихи, романтик хренов! Или тащил с собой в сауну, где слуги делали нам чудовищный массаж с целебными мазями, от которого я вся пошла какими-то зелеными пятнами. Долго буду помнить дни «лубви». За четверо суток, не преувеличиваю, поспала от силы часиков десять, да и то урывками. Были, правда, и приятные моменты. Один раз стопудовый Дилавер поскользнулся в сауне и всей тушей грохнулся с мраморных ступенек. Думала, свернул себе шею, так заревел. Но радость была преждевременной. Не прошло и десяти минут, как он, очухавшись, кряхтя и постанывая, раскорячил меня на скамье, на мокрых простынях. "Лубовь снимает боль!"
На прощание, перед тем как отправить в отель, подарил золотые часики, усыпанные микроскопическими бриллиантами, сопроводив подарок очередным романтическим бредом: в этих часиках якобы бьется его «влубленное» сердце. Посулил скорую встречу в Москве. Как же, надейся.
Я лежала на кровати в номере, не имея сил принять душ, когда джигиты Хаги и Эрай внесли на руках хохочущую Ляку. Более счастливого существа я никогда не видела. Она вся сверкала, покрытая ровным слоем спермы, как перламутром. Благородные турки, бережно опустили ее на диван и тут же нас покинули, пообещав утром доставить в аэропорт.
— Охо-хо-хоньки! — запричитала Ляка, устраиваясь поудобнее среди подушек, — Как же дедочка устала… Надин, душа моя, принеси из холодильника сока. Умираю.
Она избегала смотреть мне в глаза.
— Может, поговорим?
— Ну конечно, поговорим… Ох, прости, Надин. Сумасшедшая поездка, поистине сумасшедшая. Такие нагрузочки уже не по мне. Зато будет что вспомнить… А как у тебя? Надеюсь, довольна?
— Сволочь ты, Ляка, — сказала я. — Какая же ты сволочь!
Вагина не удивилась, но перестала копошиться.
— Почему так решила?
— За сколько меня продала? Не продешевила?
— Ах,
— Какое предложение?
— Откуда мне знать? Дилавер расспрашивал о тебе, я так поняла, речь идет о каком-то контракте. У них полно в Москве разных магазинов, контор. Думала, сама разберешься.
Я не верила ни одному ее слову, но ведь не придерешься. Да и глупо сейчас придираться. Сперва еще надо вернуться домой, на свою территорию.
— Что ты им сказала про Иванцову?
— Про какую Иванцову? Ах, про эту рыжую телку Громякина?.. Ничего не сказала. Сказала, вроде вы вместе учились. А что такое?
— Ты дура или притворяешься?
Ляка выпрямилась, села, синие плошки подморозили. Опасная тварь.
— Возьми себя в руки, Надин. Не смей так со мной разговаривать! Не забывайся… Объясни нормальным человеческим языком.
А в чем я ее обвиняю? Что сдала с потрохами туркам, это дело житейское. Я тоже ее при случае не пожалею. Каждый, как умеет, ведет свою маленькую войну. Подлость теперь не качество характера, а такой же товар, как и все остальное. Как титьки, к примеру. Как молодость. И ничуть я не боялась ее синих гляделок. Еще посмотрим, кто кого переглядит.
— Не думала, что так меня ненавидишь, Вагиночка, — сказала я миролюбиво. Искренне удивилась.
— Ненавижу? С чего ты взяла, малышка? — опять откинулась на подушки, заулыбалась. — С головкой поплохело, да? Чем тебя Дилаверчик опоил?.. Ладно, не будем ссориться. Вот послушай. Кобели они отменные, но люди серьезные, деловые. Капиталы у них отмытые. Ванечка давно с ними хороводится. Он хоть импотент, но очень головастый. Если хочешь знать, турки намного надежнее, чем европейцы. У них везде свои каналы, кроме Штатов. Там у них пока туговато, китайцы теснят, япошки, но Западная Европа вся схвачена. Пока наши пеньки в России капитализм строили, турки из Европы шашлык строгали. Вместе с итальяшками. Улавливаешь, о чем я?
Если я что-то и уловила, так только то, что Вагина не сексуальная маньячка, какой я ее считала. И это плохо. Значит, я так и не научилась правильно оценивать людей.
— Мне до лампочки, что они делают с Европой, лишь бы меня не трогали. Можешь им сказать, чтобы оставили в покое?
— Хорошо. Что тебе предложил Дилавер?.. Погоди, сначала принеси соку. Глотка пересохла.
Собственно, это тоже маленький тест. Она вполне могла сама добраться до холодильника, но посылала меня. Проверка на вшивость. Кто есть ху. Кто у кого на побегушках. Так всегда есть и будет. Один командует, другой лижет. Но я без всяких колебаний выполнила ее просьбу. Принесла сок, стаканы — и заодно бутылку «Чинзано» и два яблока.
— О-о! — обрадовалась Ляка. — Именно то, что нужно. Молодец, малышка. Налей по глоточку.
Но в глазах опять лед: заново меня изучала. Зачем, интересно знать? Выпили вина, закурили. Скоро — сон, потом аэропорт и Москва.
— Слушаю тебя, грубиянка.
Я рассказала все — фирма «Купидон», бизнес — и показала небесно-голубую пластиковую карточку. Ее еще раз вместе с золотыми часиками Дилавер вручил мне, когда я уже сидела в машине. Подарки влюбленного турка.
— Бред какой-то, — сказала я. — Ты сама что-нибудь понимаешь?