Гражданская кампания
Шрифт:
Она сообщит Майлзу персонально скверные новости о запрете Бэзила. Но не сейчас. Не сразу. Потому что, если сгустившиеся над его репутацией тучи внезапно не рассеются, это может оказаться последним шансом увидеть его на очень долгий период.
Карин наблюдала, как отец усаживается на сиденье присланного тетей Корделией лимузина и ерзает, перекладывая трость с коленей на сиденье и обратно. Каким-то образом она знала, что такое его поведение вызвано вовсе не старыми ранами.
– Мы еще об этом пожалеем! Знаю, что пожалеем, – воинственно заявил он маме, – примерно
Ой, надеюсь, так оно и будет!Карин держала рот на замке и сидела тихо, как мышка. Пока что она еще не спасена. Коммодор все еще может приказать водителю тети Корделии повернуть назад и везти их обратно домой.
– Но, Ку, – сказала мама, – мы не можем и дальше продолжать в том же духе. Корделия права. Пора навести в этом деле порядок.
– Ха! Вот именно, порядок! Одно из ее любимых словечек. У меня уже такое чувство, будто мне вот сюда, – он ткнул в середину груди, будто там уже светилась красная точка, – нацелили плазмотрон!
– Это было очень неудобно, – продолжила мама, – и я начала от этого уставать. Я хочу пообщаться с нашими старыми друзьями и послушать про Зергияр. Мы не можем из-за этого портить жизнь всем нам.
Угу, только мою можно. Карин чуть сильнее стиснула зубы.
– Ну, я не желаю, чтобы этот жирный маленький извращенец-клон, – он поколебался, судя по движению губ, дважды подбирая слова, – вился вокруг моей дочери. Объясни-ка мне, на черта ему нужен двухгодичный курс бетанской терапии, если он не полупсих, а? А?
Не говори этого, девочка. Не говори. Карин закусила кулак. К счастью, поездка была очень короткой.
В дверях особняка Форкосиганов их встречал оруженосец Пим. Отца Карин он приветствовал коротким кивком, являвшимся у него эквивалентом военного приветствия.
– Добрый день, коммодор Куделка, госпожа Куделка. Добро пожаловать, мисс Карин. Миледи примет вас в библиотеке. Сюда, пожалуйста…
Карин готова была поклясться, что он подмигнул ей – когда поворачивался, чтобы сопроводить к графине. Но Пим нынче изображал Образцового Слугу, и больше никаких подсказок она не получила.
Пим, распахнув двойную дверь, официально известил об их прибытии. Затем незаметно исчез с невозмутимым видом, означавшим – если знать Пима, – что он предоставляет их заслуженной судьбе.
В библиотеке устроили перестановку. Тетя Корделия поджидала их, сидя на высоком кресле, которое – возможно, чисто случайно, – смахивало на трон. По обе стороны от нее стояли друг напротив друга два кресла поменьше. На одном сидел Марк, облаченный в свой лучший черный костюм, выбритый и причесанный, как на провалившемся ужине Майлза. При появлении Куделок он вскочил и замер в чем-то смахивающем на неловкую стойку «смирно», явно не зная, что хуже – сердечно кивнуть или не делать ничего.
Напротив тети Корделии стоял новый предмет мебели. Ну, новый – это как сказать. Это была старая обшарпанная кушетка, обитавшая последние лет пятнадцать в одной из мансард особняка Форкосиганов. Карин смутно помнила ее по тем временам, когда они в детстве играли в прятки. Когда она видела ее в последний раз, кушетка была завалена кучей пыльных коробок.
– А, вот и вы! – жизнерадостно воскликнула тетя Корделия. – Карин, присядь-ка сюда. – Она указала на второе кресло.
Карин послушно уселась, вцепившись в подлокотники. Марк с тревогой уставился на нее. Тетя Корделия подняла палец и ткнула сперва в родителей Карин, а потом в старую кушетку:
– Ку и Дру, вы сядьте туда.
Они в непонятной растерянности уставились на безобидный образчик старой мебели.
– Ух! – выдохнул коммодор. – Корделия, это нечестный бой…
Он начал было разворачиваться к выходу, но был резко остановлен женой, решительно перехватившей его за руку.
Взгляд графини стал пронзительным. Тоном, который Карин редко доводилось от нее слышать, она повторила:
– Сядьте.
Это даже не был тон графини Форкосиган. Эта решительная и властная интонация восходила к куда более ранним временам. Это командный тон капитана корабля, сообразила Карин. А ее родители оба подчинялись военным приказам много лет.
Па с мамой опустились на кушетку, как марионетки, которым обрезали ниточки.
– Вот так. – Графиня с довольной улыбкой откинулась на спинку кресла.
Повисло долгое молчание. Карин слышала, как за дверью в соседней комнате тикают старые настенные часы. Марк глянул на нее недоумевающим взглядом, означавшим «ты понимаешь, что за чертовщина тут происходит?». Она ответила таким же взглядом «Нет, а ты?».
Отец трижды переложил с места на место свою трость, кинул на ковер, наконец подтащил сапогом к себе и оставил там. Карин видела, как на его щеке перекатывается желвак, когда он скрипел зубами. Мать сперва закинула ногу на ногу, потом поставила ноги рядом, снова закинула одну на другую, нахмурилась, посмотрела на стеклянные двери в конце комнаты, затем на свои руки, которые все время находились в движении. Они походили на двух виноватых подростков, застигнутых… хм… Вообще-то на двух виноватых подростков, застигнутых трахающимися на кушетке в гостиной. Карин вдруг почувствовала, как у нее в мозгу беззвучно возникает картинка. Уж не…
– Но, Корделия, – заговорила вдруг мама, как бы продолжая какой-то шедший до этого телепатический разговор, – мы хотим, чтобы наши дети были разумней нас. Не повторяли наших ошибок!
Оо! Оо! Оо-о!В точку, и ей до смерти хочется узнать историю, что за этим скрывается! Карин поняла, что отец недооценил графиню. Она уложилась меньше, чем за триминуты.
– Ну, Дру, мне кажется, что ваше желание исполнилось, – резонно заметила графиня. – Карин, безусловно, поступила разумней. Ее выбор и действия были разумными и рациональными с любой точки зрения. Насколько мне известно, она и вовсе не допустила никакой ошибки.