Гражданская война в Испании. 1931-1939 гг.

Томас Хью

Леон Блюм, этот темпераментный и страстный француз, занимал пост премьер-министра Франции лишь с 5 июня, возглавляя кабинет министров из социалистов и радикалов, который пользовался поддержкой коммунистов. Как и правительство Испанской республики, он был сформирован в результате победы предвыборного альянса Народного фронта. Будучи пацифистом по своим взглядам, полный желания решить все социальные проблемы у себя дома, Блюм тем не менее, как и его коллеги, сразу понял, что обращение Испанской республики имеет для них исключительно важное значение. Ибо в это время в Париже, Лионе и других городах Франции непрестанно шли уличные бои между левыми и правыми, между группами социалистов или коммунистов и фашистов. Часто создавалось впечатление, что даже во Франции фашистский переворот не заставит себя ждать. Симпатии к республике поддерживались и стратегическими расчетами, поскольку националистическая Испания, скорее всего, будет испытывать враждебность к французскому Народному фронту, если даже не к самой Франции. И когда утром 20 июля Леон Блюм получил телеграмму Хираля, он спешно пригласил к себе министра иностранных дел Ивона Дельбоса и военного министра Эдуарда Даладье. Оба они были радикалами. И хотя, скорее всего, симпатизировали не столько Испанской республике, сколько социалистам – членам ее кабинета министров, все трое тут же согласились помочь Хиралю.

В тот же день генерал Франко послал Луиса Болина на «Стремительном

драконе», за штурвалом которого все так же сидел капитан Бебб, в Биарриц, где тот взял на борт Луку де Тену, редактора монархистской газеты «ABC». Он проконсультировался с Хуаном Марчем, чья финансовая поддержка становилась особенно важной именно сейчас, когда мятеж явно перерастал в гражданскую войну. Лука де Тена и Болин вылетели в Рим, где обратились к итальянскому правительству с просьбой о поставке военных материалов. В то же самое время в своем коммюнике националисты гордо объявили: «На кону стоят не только интересы Испании, звук наших труб разносится во все стороны от Гибралтара».

На следующий день, во вторник 21 июля, первая реакция на испанский кризис появилась и в Москве. Коминтерн и Профинтерн (организация, созданная для координации действий коммунистов в профсоюзах) созвали общее собрание.

Идея помощи республике получила мощную поддержку. Было решено созвать следующее собрание 26 июля в Праге.

Реакция Сталина и советского правительства на начало испанской войны (какую бы роль в ней раньше ни играли испанские коммунисты) прежде всего диктовалась ответом на вопрос, в какой мере она скажется на текущих потребностях советской внешней политики. Если, как в Китае в 1926 году (и возможно, как с греческими коммунистами в 1947 году), коммунистическое сопротивление будет необходимо принести в жертву, значит, так тому и быть – и потом уже последуют долгие казуистические оправдания этого поступка. В Европе советское правительство, вне всяких сомнений, откровенно опасалось нацистской Германии. Советский режим фактически родился после трех лет Гражданской войны, длившейся с 1917-го по 1920 год, которая заметно сказалась на опасениях советских людей, не желающих еще одной войны. Страх нового конфликта заставил Россию выйти из своей изоляции в конце 1920 года, вступить в Лигу Наций в 1934 году и в следующем году заключить с Францией союз. Литвинов, советский министр иностранных дел, красноречиво выступал в Лиге Наций, призывая к созданию системы коллективной безопасности, которая должна была включать экономические и военные санкции против нарушителей соглашения – то есть против Германии, Италии и Японии⁴. Победа националистов в Гражданской войне в Испании могла означать, что Франция с трех сторон будет окружена потенциально враждебными ей странами. В таком случае Германии будет проще напасть на Россию, не опасаясь удара Франции с тыла. В силу этой сомнительной причины советское правительство имело серьезные основания помешать победе националистов.

Кроме того, война в Испании предоставляла Испанской коммунистической партии с ее дисциплиной, умелой пропагандой, ее престижем, проистекающим из тесных связей с Россией, великолепную возможность создать в Испании второе коммунистическое государство. Но победа коммунистов встревожила бы Англию и Францию, две влиятельные силы, с которыми Россия в силу дипломатических соображений хотела бы сблизиться. Скорее всего, это вызвало бы крупномасштабную войну. Она бы дорого обошлась России. В силу этих причин Сталин не отдавал приказов Испанской коммунистической партии и своим главным агентам Кодовилье и Степанову в полной мере использовать все свои возможности, чтобы обрести контроль над Испанской республикой. Не посылал он и оружие в Испанию.

Тем не менее, поскольку Сталин собирался в ближайшее время провести очередную чистку старых большевиков, русский диктатор был вынужден с несвойственным ему вниманием выслушивать руководителей Коминтерна того времени. Они имели свое собственное мнение по вопросу, какова должна быть реакция коммунистов на войну в Испании. В конце концов, это был и повод заявить о себе. Они могли дать понять Сталину, что, пока он колеблется, сторонники Троцкого уже называют его «убийцей и предателем испанской революции, соучастником Гитлера и Муссолини». Тем не менее с неуклюжестью краба Сталин все же пришел к одному-единственному выводу относительно Испании: он не позволит республике проиграть, но и не станет помогать ей победить. Чем дольше будет длиться эта война, тем свободнее он будет в любых своих действиях. Может даже, она станет началом мировой войны, в которой Англия, Франция Италия и Германия уничтожат друг друга и судьбы мира будет решать Россия, которая пока останется в стороне⁵. Так что с течением времени Советский Союз отвечал на требования оказать помощь Испании лишь посылкой продовольствия и сырья. Кроме того, советские рабочие вносили «пожертвования» от своей зарплаты в помощь испанцам. В то же время представители Комнитерна в Испании получили подкрепление. Пользуясь псевдонимами Альфред о и Эрколи, в Испанию прибыл умный лидер Итальянской коммунистической партии в изгнании Пальмиро Тольятти, которому предстояло руководить тактикой Испанской коммунистической партии⁶. Какое-то время ему сопутствовал французский коммунист Жак Дюкло. Прибыл в Испанию военным советником милиции испанских коммунистов (под псевдонимом Карлос Контрерас) и Витторио Видали, другой итальянский коммунист, который много лет вел революционную деятельность в Соединенных Штатах. Еще одним из лидеров международного коммунистического движения, вскоре прибывшим в Испанию, был венгр Эрнё Герё, который много лет работал в Париже под именем Зингер, а теперь стал Педро или Герэ. На него была возложена ответственность за руководство коммунистами в Каталонии. Степанов с Кодовильей, еще два представителя Коминтерна, также провели в Испании какое-то время. Таким образом, Сталин был весьма основательно представлен в Испании. И Испанской коммунистической партией, по сути, руководили не Хосе Диас или Пассионария, а гораздо более искусный политический тактик Тольятти⁷. Тем временем отдел пропаганды западноевропейской секции Коминтерна под руководством своего блистательного шефа немецкого коммуниста Вилли Мюнценберга из своей штаб-квартиры в Париже неустанно работал, связывая события в Испанской республике со всеобщим антифашистским крестовым походом, который начался, когда советское правительство повело аналогичную политику по отношению к Народному фронту и системе коллективной безопасности⁸. Со стороны эта политика, олицетворяемая столь сильными личностями, казалась монолитной и убедительной, но стоит понять, что в то время многие из мелких шестеренок огромной коммунистической организации имели свои собственные идеи и воззрения, воплощения которых и добивались. Тем не менее такие люди, как Герё, были типичными сталинскими бюрократами. В силу этой причины нельзя говорить о единой политике коммунистов в Испании.

Пока все эти проблемы неторопливо обсуждались в Москве, агенты Франко Болин и Лука де Тена вечером 22 июля очутились в Риме. Не теряя времени, они тут же встретились с графом Чиано, итальянским министром иностранных дел. Четыре года спустя Чиано рассказал Гитлеру, что, по

словам Франко, ему хватило бы «двенадцати грузовых самолетов, чтобы через несколько дней одержать победу в этой войне». Чиано проявил интерес к первым эмиссарам Франко, но спросил их лишь о природе движения националистов – и ни о чем больше. Итальянское правительство ясно представляло себе, что связывает Франко с теми монархическими заговорщиками, которые в 1934 году просили и получили помощь у Муссолини. Выяснилось, что Франко был не в курсе подробностей этого соглашения. Такое положение сохранялось до 24 июля, когда Мола прислал в Рим Гойкоэчеа, центральную фигуру событий 1934 года, и наконец итальянцы согласились предоставить помощь испанским мятежникам. 22 июля Франко впервые обратился за помощью к Германии. По его поручению полковник Бейгбедер, который отвечал в Тетуане за отношения с местными племенами, послал генералу Кухленталю, немецкому военному атташе в Париже, «очень срочную просьбу» предоставить «десять грузовых самолетов с полной загрузкой». Груз будет закуплен частными немецкими фирмами и доставлен немецкими летчиками в Испанское Марокко. Вечером того же дня летчик аваиции националистов капитан Франсиско Арранс в сопровождении Адольфа Лангенхайма, руководителя отделения нацистской партии в Тетуане, и Иоханнеса Бернхардта, немецкого бизнесмена из Тетуана и директора экономического отдела «Аусландорганизацион» (иностранный департамент нацистской партии) в Марокко, вылетел в Берлин с частным письмом к Гитлеру, содержащим просьбу поддержать обращение Бейгбедера. Они летели на «юнкерсе», реквизированном в Лас-Пальмасе у «Люфтганзы»⁹. Бернхардт, бывший торговец сахаром из Гамбурга, покинул этот город из-за финансовых неприятностей. В Тетуане он работал в компании, которая продавала кухонное оборудование испанским гарнизонам. Таким образом, он обрел друзей в офицерской среде. И он, и Лангенхайм видели возможности личного обогащения в продаже товаров испанским мятежникам.

А тем временем в Париже испанский посол Карденас посетил Леона Блюма и от имени Хираля обратился с просьбой о 20 бомбардировщиках «потез», 8 ручных пулеметах, 8 шнейдеровских пушках, 250 000 патронов к пулеметам и 20 000 бомб. Для экспорта в Испанию этого вооружения следовало получить лицензию французского правительства. Хотя военная промышленность Франции была национализирована и с технической точки зрения закупки носили частный характер, все же было необходимо одобрение кабинета министров. Почти в то же время, когда все было согласовано, на Кэ-д'Орсэ раздался телефонный звонок от Корбэна, французского посла в Лондоне.

Сам лично придерживаясь крайних правых взглядов, Корбэн так истово озвучивал пожелания Англии (особенно правительству Народного фронта), что его называли «английским послом в Лондоне». Правительство Великобритании, получив телеграмму от своего посла в Париже, серьезно встревожилось из-за французской реакции на кризис в Испании. На 23–24 июля в Лондоне была назначена встреча английского, французского и бельгийского министров иностранных дел, которым предстояло обсудить предположительный подход Гитлера и Муссолини к новому договору пяти государств о коллективной безопасности. Болдуин через Корбэна попросил Блюма прислать своего секретаря по иностранным делам Дельбоса, чтобы вместе с Иденом обговорить положение дел в Испании. По совету Алексиса Леже, уроженца Мартиники, генерального секретаря Кэ-д'Орсэ (потом он стал известен как нобелевский лауреат, поэт, автор «Анабасиса»), Блюм согласился. Для Леже настоящим «кошмаром» (любимое слово дипломатического словаря тех лет) стала мысль о том, что Англия может отвернуться от левой Франции и объединиться с Германией. В то же самое время Карденас, испанский посол, испытывая симпатии к националистам, подал в отставку, оставив двух испанских офицеров-летчиков обговаривать детали переброски оружия, но на следующий день из Женевы явился Фернандо де лос Риос, бывший министр республики, который и взял на себя эти обязанности.

Утром 23 июля в Лондоне началась конференция. Блюм явился как раз к ленчу. В холле отеля «Кларидж» Иден спросил его: «Вы собираетесь посылать оружие Испанской республике?» – «Да», – сказал Блюм. «Это ваше дело, – заметил Иден, – но я попросил бы вас только об одном. Будьте благоразумны».

Этот совет Идена точно отражал глубокое стремление к миру, которое в то время испытывали британский кабинет министров и народ Англии. Лидер оппозиции Эттли поддержал лейбористскую партию и английский рабочий класс, проявивших симпатии к испанским товарищам. И в резолюции от 20 июля потребовал оказать им «всю практическую поддержку». Однако большая часть высшего и среднего класса Англии открыто поддерживала националистов. Тем не менее в Англии не было ни одного политика, который взялся бы утверждать, что страна должна вмешаться в этот конфликт, встав на ту или иную сторону. Вопрос заключался лишь в том, какую форму нейтралитета предпочесть. На первых порах лейбористская партия считала, что надо дать возможность республике закупать оружие – и в Англии, и в любом другом месте. Но с этим не согласились критики-консерваторы из правительства, такие, как Уинстон Черчилль, который, хотя и противостоял Германии и Италии, так же как и оппозиции (скорее по традиции, чем по идеологическим причинам), не считал, что испанский конфликт имеет какое-то значение для Англии, даже со стратегической точки зрения. Черчилль сам был встревожен революционным характером республики и несколько дней спустя написал личное письмо Корбэну, послу Франции, с протестом против французской помощи республике, предупредив его о необходимости соблюдать «предельно строгий нейтралитет»¹⁰. В Форин Офис Иден пытался проводить такую же политику, стараясь, чтобы она была общей для Англии и для Франции. Британское правительство исходило из предположения, что ремилитаризация Рейнской зоны в феврале и итальянское завоевание Абиссинии удовлетворят аппетиты диктаторов и они примутся помогать установлению нового порядка в Европе. При такой раскладке возникновение «испанского кризиса» совершенно не устраивало правительство Болдуина.

Английским послом в Испании в то время был сэр Генри Чилтон¹¹, сухой, лишенный воображения дипломат старой школы. Его американский коллега Клод Боуэрс, который не скрывал, что по убеждениям является заядлым республиканцем, сообщал в Вашингтон о Чилтоне как о после, который старается «нанести урон правительству и услуживает инсургентам».

Тем временем англичан взволнована испанская война так же, как когда-то Французская революция. Конечно, то было время высокой политической сознательности. В начале весны появился первый выпуск «Репортера». В нем сообщалось, что издание «не собирается предоставлять свои страницы писателям реакционных и фашистских взглядов». В мае объявил о своем существовании Клуб левой книги, который взялся каждый месяц публиковать книги, направленные против войны и фашизма. За ним появился Клуб правой книги. Такая вовлеченность литературы в политику стала отражением острых социальных проблем, в частности всеобщей международной озабоченности соблазнительностью примера России, падением влияния религии, «крахом общепринятых норм», возвышением Гитлера. Марши голодных, обездоленных и безработных стали характерными для того времени. Официальная лейбористская оппозиция правительству Болдуина казалась неэффективной. Такие способные политические лидеры, как Черчилль и Ллойд Джордж, блистали на задворках политической жизни. Настроения этого времени отлично выразил В.Х. Оден в своей поэме «Испания 1937»: