Греческие каникулы
Шрифт:
Мир словно лишился красок и звуков. Семен чувствовал, что погружается в состояние, граничащее с безумием. Сопротивляться не было смысла — и он не пытался вывернуться из рук стражей, которые возложили его на стол и привязали ремнями. Он смотрел на толпу людей, жадно ожидавших его смерти, потому что больше всего на свете боялся снова увидеть глаза богов.
Вот по толпе прошел шорох, и люди расступились. Человек торопливо вышел вперед, преклонил колени и протянул Жрецу деревянный ящичек.
Тот схватил его, открыл, отбросил в сторону лоскут ткани. И почти сразу же его лицо — красивое, до странности похожее на лик изваяния — исказилось
— Всем лечь! На пол! Лечь на пол, мать вашу! В случае неподчинения стреляем на поражение!
Верующие заметались. Кто-то бросился к статуям богов, но Жрец и стражи отшвырнули нечестивцев, другие просто жались к стенам, некоторые ложились на пол. Вдруг раздался высокий тоскливый звук. И сторонники культа, и омоновцы оглядывались в некоторой растерянности.
А потом заметили, что массивные двери, отделявшие внутреннее помещение храма, начали закрываться. Они скользили по металлическим направляющим, вделанным в пол, и скрежет металла о металл рождал в воздухе подобие тоскливого стона.
Семен понял, что открыть эти двери будет очень непросто. Он видел, что Жрец и Жрица спокойно ждут, прижавшись к стене позади статуй. Если они так спокойны… это значит, что ОМОНа они не боятся и очень может быть, что из внутреннего помещения есть еще один выход.
— Эй, не оставляйте меня тут! — завопил он изо всех сил. — Вытащите меня!
Бойцы словно очнулись. Двое проскочили внутрь и, толкая стол, потащили его к выходу. Двери закрывались медленно, но все же закрывались, и бойцы сперва выбежали сами, а потом стали тянуть стол с Семеном. Стол застрял, так как створки уже сошлись слишком близко. Было очевидно, что тяжелый металл хлипкая конструкция стола не удержит, а потому омоновцы торопливо вытащили ножи и принялись за ремни на руках жертвы. Двери закрылись, смяв металлический стол. Семен рывком успел выдернуть освобожденный торс из смертельных захватов и повис на искореженном столе, все еще привязанный за ноги, извиваясь и стеная от боли.
— Вывих, да-да, так неудачно и буквально на ровном месте. Да, врач сказал — несколько дней покоя и все пройдет. Да, конечно, да, я передам. Спасибо.
Циля повесила трубку и повернулась к мужу. Семен валялся на диване, просматривая какие-то бумаги. Они решили не рассказывать родственникам о приключениях, связанных со статуэткой. Меньше вопросов — и все будут спокойнее спать.
— Хочешь чего-нибудь? — спросила Циля.
— Мм? — Он отрешенно взглянул на жену поверх бумаг. — Да в общем, нет.
Подавив вздох, Циля пошла к двери. Семен бросил бумаги.
— Рыбка моя, иди сюда, — позвал он. — Посиди со мной и скажи — а чего хочешь ты?
Некоторое время они просто сидели рядом, обнявшись. Семен понимал, что жизнью во многом обязан жене. Именно неугомонная Циля проторчала у окна битый час, с того момента как он ушел на встречу с курьером. Она успела заметить, как муж вошел во двор и как его затолкали в синий «инфинити». Она дозвонилась до следователя Антона Николаевича. Циля при всем желании не смогла бы вспомнить, что
— Я ничего не хочу, — сказала она. — Просто хорошо, что ты дома.
— Да… Послушай-ка, а давай съездим куда-нибудь?
— Куда?
— Надо подумать, где бы мы могли побыть вместе и отдохнуть?
— К дяде в Эйлат?
— Нет, я хотел сказать, только мы — ты, я и дети. Может, на какой-нибудь курорт?
— Ой, правда? Ты поедешь на курорт? — Циля оживилась. — Ой, мне надо подумать…
И она сорвалась с места, подхватила мобильник и принялась названивать знакомой девочке из турагентства.
Я, наверное, стал старый, думал Марк. Или просто мудрый? Или просто взрослый? Иначе почему в моей голове мелькают такие странные мысли о возрасте и счастье? Что такое счастье? Не будем связываться с глобальными размышлениями. Вот чем был счастлив Марк еще несколько лет назад? Удачно написанной статьей. Красивой женщиной, которую удалось соблазнить. Открывшейся перспективой. То есть, грубо говоря, что-то хорошее должно было случиться, чтобы я почувствовал себя счастливым.
А сейчас? Я проснулся, и первой моей мыслью — еще до того, как я открыл глаза — было: «Господи, хоть бы ничего не случилось». Это так удивило меня самого: я впервые почувствовал, что не жду от жизни ничего нового. Не хочу перемен. Меня устраивает то, что есть. Я лежу в постели с женщиной — и я не хочу иной жены. Мои дети спят, и я счастлив тем, что у них не болит животик и не текут сопли.
У меня хорошая машина, любимая работа, и вообще я всем доволен. Я счастлив тем, что есть сегодня, и не хочу, чтобы что-то случалось и менялось. Наверное, это странно. Или показательно. Или… или я занимаюсь с утра дурацким самокопанием, потому что мне не хочется вставать? Он повернулся и покрепче обнял Лану. Через минуту она сонно вздохнула и прошептала:
— Марк, ты подлец.
— Почему это?
— Зачем ты меня разбудил?
— Я не будил. Я лежу тихо-тихо.
— Да? А вот это что? Ты пробовал спать, когда в спину упирается вот такая штука?
— Ой! Что ж так хватать-то?
— Не ори, детей разбудишь!
— Марк, смотри, это же совсем рядом с тем местом, где вы отдыхали! — Лана ткнула пальцем в экран работающего без звука телевизора. Бегущая строка внизу сообщала, что в Греции совершена очередная сенсационная археологическая находка.
— Настя! — Марк рявкнул так, что перепуганная Настя через пять секунд уже торчала перед телевизором оловянным солдатиком. — Смотри!
Они прибавили звук и узнали, что один из местных жителей, археолог-любитель и большой патриот своей родины — на экране крупным планом улыбающийся Таки — сделал бесценную находку в окрестностях своего родного городка. На экране появилось изображение мраморной статуи. Чуть меньше человеческого роста обнаженный юноша являл собой прекрасный образец греческого искусства эпохи классицизма. Предположительно, вещал диктор, статуя изображает Аполлона, хотя работа по датировке и другие исследования еще ведутся. Кадры с мужчинами в очках, о чем-то спорящими, — явно археологи, озабоченные проблемой датировки.