Грех и чувствительность

Энок Сюзанна

– Вмешательства? – начал было Шей.

– Согласен, – заявил Себастьян. Шарлемань захлопнул рот.

– Что? – пробормотал он, краснея. – Не может быть, чтобы ты говорил это серьезно, Мельбурн.

– Я говорю совершенно серьезно, – сказал герцог, засовывая ее декларацию в карман. – Я предоставляю тебе независимость, но при одном условии.

Ха. Она чувствовала, что здесь есть какой-то подвох.

– Это, при каком же?

– Я категорически против обсуждения твоей «декларации» на публике. И не позволю тебе публично жаловаться на свою печальную судьбу в этом доме. Если же ты сделаешь

это, тебе не удастся уберечь семью от позора. Поэтому, если скандал, связанный с тобой, станет достоянием широкой публики, это соглашение перестанет существовать.

Элинор не стала долго раздумывать. По правде, говоря, она боялась, что он имеет в виду что-нибудь более гнусное.

– Согласна, – сказала она.

– Я еще не закончил. Мало того, что перестанет существовать соглашение, но после того, как я улажу неприятности, возникшие по твоей вине, ты согласишься выйти замуж за джентльмена, которого я выберу…

– Что-о?

– Без промедления и всяких протестов, – сказал Себастьян и позвонил в колокольчик, стоявший возле его локтя. Сразу же вновь появились лакеи и начали подавать на стол. – Неужели ты думала, что все обойдется без последствий? – спросил он все тем же ровным тоном.

– Да как ты смеешь? – возмутилась она, представив себе вереницу скучных женихов.

– Я, кажется, тиран, – сказал он в ответ. – Свобода имеет свою цену. Если хочешь поиграть в эту игру, будь готова платить. Ну, как, договорились?

Если она откажется, он при каждом удобном случае будет использовать ее декларацию и ее трусость против нее. И он, наверное, заставит ее выйти замуж за первого попавшегося нудного мужчину для того лишь, чтобы доказать свою правоту. Элинор тяжело вздохнула. Самое трудное было продолжать бой, когда его исход уже предопределен. Но она была Гриффин, а следовательно, никогда не нарушит традиции своей семьи. Какой бы ни был ее избранник, он должен быть хотя бы в какой-то степени приемлемым для Мельбурна. Но самым важным оставалось – примет ли решение о замужестве она сама или это сделают за нее.

Она, по крайней мере, попыталась открыть эту дверь. Стоило шагнуть за порог – и она могла получить глоток свободы и принять участие в решении своей дальнейшей судьбы.

– Договорились, – медленно произнесла она.

– Я не согласен, – проворчал Шей. – Это смешно, Мельбурн.

Помолчав, как будто он забыл о присутствии братьев, герцог взглянул в их сторону.

– Мы с Элинор заключили соглашение. И вы будете соблюдать его условия. Ясно?

На мгновение показалось, что Шея хватит удар, но потом ее средний брат, проворчав что-то сдавленным голосом, кивнул. Закери последовал его примеру.

Был уже час пополудни, когда Валентин с трудом приподнялся и сел в постели среди пуховых подушек и шелковых простыней. Ссора в семействе Гриффин и впрямь помешала ему вчера присутствовать на приватном изысканном ленче, в результате чего он случайно встретился с лордом Уиттоном и Питером Верней и отправился в «Уайтс». Пятнадцать часов спустя, став богаче примерно на тысячу фунтов, он вернулся домой и лег спать уже после восхода солнца.

– Мэтьюз! – гаркнул он, одной рукой сбросив простыни и потянувшись за брюками, а другой, схватившись за голову, готовую взорваться от боли.

Дверь

его спальни открылась так быстро, что могло показаться, будто его слуга стоял, прислонившись к ней.

– Да, милорд. Прикажете подавать завтрак?

– Нет. Дай мне свежую сорочку.

Слуга с готовностью кивнул и нырнул в ближайшую гардеробную.

– Вы должны поесть что-нибудь, – послышался оттуда его приглушенный голос.

– Я пообедаю в «Сосайети». А теперь принеси мне сорочку.

– Вот она, милорд.

Надев сорочку, Валентин сел за туалетный стол, чтобы побриться, а Мэтьюз, выложив темно-серый сюртук и кремовый жилет, раздвинул тяжелые темные шторы.

– Отлично, Мэтьюз, – похвалил Валентин слугу за одежду и поднес бритву к подбородку. – Есть какие-нибудь новости?

– Экономку лорда и леди Арторп весьма неожиданно перевели в поместье в Суссексе.

– Вот как? Надеюсь, новорожденный не унаследует нос Арторпа.

– Мы все на это надеемся, милорд. И, поскольку вы обычно этим интересуетесь, я узнал, что леди Арторп и граф в данное время не разговаривают друг с другом.

Валентин скорчил гримасу.

– Готов поклясться, что Мэри Арторп не мылась с прошлого Рождества. Я предпочитаю менее пахучих партнерш по постели. Что-нибудь еще?

– О да. Мистер Питер Верней закрыл восточное крыло Бернси-Хауса и уволил почти половину обслуживающего персонала.

– Это объясняет, почему этот придурок вчера вечером никак не хотел уходить из-за карточного стола. Возможно, я выиграл его последние двадцать фунтов.

– Ему следовало быть осмотрительнее и не пытаться обыграть вас, милорд.

– Да, это верно.

Это объясняло, почему Верней чрезмерно много пил и почему у него самого так сильно болит голова, но не объясняло, почему сей, обычно весьма практичный джентльмен решил проиграть в карты сумму, составлявшую стоимость того, что осталось от его поместья. Валентин пожал плечами. Избави его Господь дойти до такого состояния. Если бы, при прочих равных условиях, не удалось вооруженное ограбление, то пуля в лоб казалась ему более эффективным и менее мучительным выходом из положения, чем способ, который выбрал для себя Верней.

Выбросив из головы его проблемы Валентин, закончил свои утренние – то бишь дневные – омовения и приказал седлать Яго. Крупный гнедой жеребец привык к нерегулярному времени прогулок. Пустив коня рысью, Валентин направился в клуб «Сосайети».

Он ехал вдоль Бонд-стрит, раскланиваясь со знакомыми, ходившими по магазинам. Его внимание привлекло что-то яркое, промелькнувшее в одном из менее многолюдных переулков, выходивших на Бонд-стрит. Приглядевшись, он остановил Яго.

– Леди Элинор?

Элинор, выходившая из дверей маленького магазина одежды, замерла на месте. Узнав его, она заметно расслабилась.

– Деверилл. Слава Богу.

– Могу поклясться, что Бог и я впервые упомянуты на одном дыхании, – сказал он, направляя Яго поближе к ней. Он взглянул на боковую дверь лавки, из которой только что появилась леди Элинор, и на ткань цвета бургундского вина, наполовину прикрытую свернутой шалью. – Были у мадам Констанцы? – пробормотал он, удивленно приподняв бровь.

Нежные розовые щечки зарделись от смущения.