Грех и другие рассказы

Прилепин Захар

Вялый прислушался.

— И чего? — спросил.

— А то, что они больше распугивают, чем перестреливаются. Может, там, в лесу, и нет чехов. И чем больше мы будем лезть к базе... — Сержант набрал воздуха, куда-то все время пропадающего, — тем больше у нас шансов... чтобы нас свои застрелили. Ты понял? И еще сейчас начнутся наши растяжки. И мы на них можем подорваться, — он объяснял все как ребенку.

Вялый смотрел недоверчиво.

— И чего? — еще раз спросил Вялый.

— Наблюдайте, наблюдайте, парни, —

сказал Сержант оглядывающимся на них бойцам. — А то вылезут откуда... — и только после этого посмотрел на Вялого: — Мы пойдем к дороге. У дороги нет растяжек. И оттуда можно базу хорошо рассмотреть. Если они нас первые не увидят.

Они двинулись наискосок, в сторону от базы: туда, где шла дорога.

...Перелесок кончился, началась открытая местность.

Присели, переводя дух. Вслушивались, как снова стреляли. Отсюда опять было неясно, как стреляют, кто, в какую сторону.

«Рации бы сейчас... Носимся тут...» — подумал Сержант печально, покосился на Витьку, и, показалось, тот понял его взгляд, отвернулся.

Сержант достал бинокль и стал смотреть на видную уже дорогу.

«“Козелок” наш, наверное, проехал недавно...»

«Вот если добраться до того поворота налево, — понимал Сержант, — нам будет видно базу. Можно лежа на насыпи рассмотреть все. Только если кто-то поедет по дороге... Будет глупо. Никуда не убежишь».

«Вдвоем пойдем, — решил Сержант. — С Вялым? Кряжа бы взять, но у него гранатомет. Он отсюда граником любую машину жахнет... А Вялый сразу в штыковую бросится... Ну, не Рыжего же брать. И Витьку не возьму. А Самара еще молодой».

— Пошли, Вялый, — сказал. — Пацаны, прикроете, если что... Кряж, ты за старшего.

К дороге можно было бы доползти, но это уж совсем унизительным показалось.

И они побежали, сгибаясь и хватая воздух цепкими лапами.

«Какая дурь, — думал Сержант. — Бежим, как... Как дураки... Сейчас подбежим к дороге, и нам навстречу... черти эти... на машине... “Куда спешите, солдатики?” — спросят. И мы развернемся и побежим обратно...»

По камням и рытвинам, чуть ноги не поломав, добрались... Перебежали через дорогу, по которой еще вчера ехали такие свободные, спокойные, локти наружу, потные морды улыбались... Вот и след от колес, пыльный...

Скатились на задницах по насыпи. Поползли к повороту.

«Ну что, база... Как ты там, база?.. — думал Сержант, прислушиваясь. — Сейчас глянем, а там черный флаг висит...»

«Что же это творится в моей стране, — подумал еще мельком. — Почему я ползаю по ней... а не хожу...»

База вот. Стоит углом, боком. Два смурых этажа, мешки в окнах. Ничего не видно. Никто ее, по крайней мере, не штурмует. Лестницы не стоят приставные, не лезут по ним.

Сержант долго вглядывался, прищуриваясь, глупо надеясь, что увидит чью-то руку, махнувшую из бойницы, или даже лицо, и все сразу

станет ясно.

Потом взял бинокль, приник надбровными дугами.

База была непроницаема.

— Чего там? — не выдержал ожидания Вялый.

— Ничего, — ответил Сержант и передал Вялому бинокль: тот все равно не поверил бы, что — ничего.

Вялый смотрел долго, и Сержант начал от этого уставать: надо было возвращаться в перелесок и снова думать, как быть.

Пить охота.

Достал фляжку, глотнул.

Вялый пополз куда-то. Сержант хмуро смотрел ему вслед, не окликая.

Насыпав себе пыли на черный берет, Вялый высунулся высоко, но смотрел уже не на базу, а куда-то в сторону.

Опять, злобная, началась стрельба — палили с другой, не видимой им стороны базы. С этой и некуда было стрелять, кроме как по дороге и по деревьям. От базы до перелеска лежало метров триста пустоты и песка, и все это хорошо простреливалось.

Зато с оборотной стороны базы были холмы и еще какие-то брошенные постройки, вроде конюшен или коровника. Там есть где укрыться бородатым.

— Я «козелок» вижу, — сказал Вялый, вернувшись: рожа грязная, но сухая, не потная — Сержант подивился на это.

— Где?

— За постройками торчит. Они объездной дорогой туда подъехали, видно. Мимо базы. Здесь не проезжали. Чтоб их наши не обстреляли.

«С одной стороны, “козелок” нам нужен: там рация, — размышлял Сержант. — С другой, у бородатых уже есть рации наши... И волну они знают. Они ведь разоружили пацанов, что ехали нам на смену... Или убили уже... Не будем об этом, не надо. Никого не убили. Все живы... О чем я?»

— Вялый, зачем нам этот «козелок»? — спросил Сержант вслух, чтоб не думать.

— Да тебе вообще ни хера не надо, — ответил Вялый, слизывая белую пыль с губ.

— Мне не надо. Надо тебе. Вот я советуюсь: зачем?

— Там рация.

— Я уже подумал. Чехи на ней уже сидят наверняка, на нашей волне. Что мы скажем в эту рацию: привет, братки, мы в лесу? Возьмите нас кто-нибудь!

— Лучше здесь в пыли сидеть? — спросил Вялый. — Без жратвы?

Сержант молчал недолго.

— В лес пойдем, — сказал. — А вечером — к постройкам. Когда стемнеет.

Сержант лежал на траве.

Все тело томилось и ныло от неизбывного ощущения, что в этом лесу водятся другие человеческие звери и они могут прийти сюда.

Но прятаться было негде.

И думать не о чем.

Потому что любая мысль приводила к тому, что сегодня могут убить...

Как все-таки это... глупо. Оказалось, что только так все и выглядит — глупо: когда подступило к самой глотке.

Сержант вспомнил, как он позвонил матери, приехав сюда. Мать даже не знала, что он здесь: он ей не сказал, уезжая, обманул. И тут услышал ее голос в трубке: