Грех
Шрифт:
Лощеный скромник-демократ, какие запоследнее время нам уже примелькались в интервью и репортажах программы ЫВестиы, стоял у МИДовских лифтов, намереваясь высмотреть Нинку и составить впечатление о ней прежде, чем оназаметит, узнает, расшифрует его.
Судя по ее внешности, жестов Нинкане сделала: дорогое, элегантное платье сидело наней так, словно никогдав жизни ничего ниже сортом Нинкаи не нашивала. Онаявно переходилав очередной класс, а, может, через один и перепрыгивала.
Наглядевшись, Николай Арсеньевич приблизился, и надо было видеть, с каким невозмутимым
Они вышли наулицу, под косое предвечернее солнце. Тут же зашевелилась, двинулась к подъезду ЫВолгаы 3102, тасамая, что подобралаНинку наночном шоссе пять недель -- целую жизнь!
– - назад.
– - Бедав том, -- сказал Николай Арсеньевич, -- что я не смогу помочь вам с документами. Честнее так: не мне вам помогать, потому что как раз я приложил все усилия, чтобы разрешение навыезд дано вам не было. И буду прикладывать впредь.
Нинкапосмотреланавельможу долгим взглядом, жлоб же водитель долгим взглядом посмотрел наНинку: сперваон не мог поверить глазам и пару раз даже мотал головою, словно гнал галлюцинацию, но в конце концов все же утвердился во мнении, что это -- тасамая.
– - В истерике, по-мальчишески, -- отвечал вельможанабезмолвный нинкин вопрос, посредственно для дипломатаскрывая возбуждение, которое генерировалав нем сексапильная фигурка, -- но Сергей несколько лет назад выбрал намой взгляд одну из самых удачных возможных карьер. И я как отец (со временем и у вас, не исключено, появятся дети!) просто обязан помочь ему не сорваться. Когдав лавре из-завас начался скандал, я предпринял все возможное, чтоб удалить Сергея в Иерусалим. Не надо смотреть наменя с ненавистью -- Сергей попросил сам. Бежал от вас он -- я ему только помог. Простите, я, вероятно, неточно выразился: не от вас -- от себя. И я его, -- улыбнулся двусмысленно, -- теперь понимаю. Но согласитесь: нелепо будет, если сейчас, ему вдогонкую
– - Соглашаюсь, -- перебилаНинка, совсем по видимости не обескураженная, во всяком случае -- взявшая себя в руки: чем больше наее пути встречалось препятствий, тем сильнейший азарт она, казалось, испытывала, тем емче заряжалась энергией преодоления.
– - Вы, конечно, ни в чем не виноваты, и я готов компенсировать вашу неудачу, чем смогую -- тут Нинку прожег, наконец, потный взгляд жлоба-водителя, и онаобернулась, жлобаузнала, став, впрочем, после этого лишь еще презрительнее.
– - Я еду сейчас загород. Если у вас есть время, вы могли бы сопроводить меня, и мы вместе обсудили бю -- вельможавсе откровеннее, все нетерпеливее облапывал Нинку глазами.
– - У меня нту времени, -- улыбнулась она.
– - Мне нужно добывать паспорт.
Улыбнулся и вельможа.
– - Передумаете, -- резюмировал, -- мой телефон у вас записан. Уверяю, что Париж, Лондон, Гамбург нахудой конец, гораздо увлекательнее Иерусалима, -- и направился к машине.
– - Вы меня, конечно, извините, Николай Арсеньевич, -- склонился к нему жлоб, -- но эта, с позволения сказатью телкаю -- и совсем уж приблизился к шефу, два-три словапрошептал прямо наухо. Приотстранился несколько и добавил: --
Нинкапонималаих разговор, словно слышала, и потому, едваЫВолгаы собралась вклиниться в густой предвечерний автомобильный поток Садового, стремительно подошла, отвориладверцу и, в ответ улыбке вельможи, добившегося-таки, как ему показалось, своего, сказала:
– - Вы, конечно, отец Сергея. И все-таки вы знаете кто, Николай Арсеньевич? Вы ф-фавён! Вы старый вонючий фавён!
У входав клуб бизнесменов Нинкаобъяснялась с привратником-Шварцнеггером с помощью визитной карточки, полученной некогдаот Отто. Шварцнеггер, наконец, отступил, и Нинка, миновав вестибюль и комнату, где несколько человек лениво играли нарулетке, оказалась в зальчике, где шло торжество.
Компания быласугубо мужская, ибо хорошенькие подавальщицы, бесшумными стайками снующие заспинами бизнесменов, в счет, разумеется, не шли. Посередине перекладины буквы П, которою стояли столы, восседал юбиляр: несколько расхристанный, извлекающий из рукаваосвобожденной от галстукарубахи крупную запонку; человек не приблизительно, но точно пятидесятилетний, ибо именно эту дату отмечали; совершенно славянского типа, слегкакрутой, обаятельный, в несколько более, чем легком, подпитии и никак не меньше, чем с двумя высшими образованиями.
Рядом с юбиляром седо-лысый еврей-тамада, водрузив перед собою перевернутую кастрюлю, вооружась молотком для отбивания мяса, вел шутливый аукцион.
– - Левая запонкаименинника!
– - выкрикнул, получив и продемонстрировав оную.
– - Стартовая ценаю двадцать пять долларов!
– - Ставьте сразу обе!
– - возразил самый молодой и самый крутой из гостей.
– - Если я сторгую эту, придется торговать и следующую, что в условиях монополизмаможет привестию
– - Не согласен!
– - возразил с другого концачеловек с внешностью дорогого адвоката.
– - Предметы, продаваемые с юбиляра, являются музейными ценностями и прагматическому использованию не подлежат!..
У кого-то из присутствующих образовалось третье мнение насей счет, у кого-то -- четвертое, -- Нинкатем временем, угадав его со спины, подошлак Отто, который, хоть и глянул с заметным неудовольствием, дал знак принести стул и прибор.
– - Тридцать долларов слева, -- продолжал меж тем продавать запонку тамада-аукционист.
– - Тридцать пять!
– - Сорок!
– - Мне удалось добиться, -- сказалаНинка, -- чтобы меня включили в паломническую группу в Иерусалим. Навралас три коробапро чудесное исцеление, что дала, мол, обетю
– - Пятьдесят пять долларов раз! Пятьдесят пять -- два! Пятьдесят пять долларов -- три!
– - ударил аукционист молотком в днище кастрюли.
– - Продано, -- и усилился шум, зазвякали о рюмки горлышки бутылок, запонкапоплылаиз рук в руки к новому обладателю.
– - Но им, кажется, это все равно. Они сказали -- былаб валюта.
– - Сколько?
– - спросил Отто.
– - Правая запонкаименинника!
– - Девять тысяч четырестадвадцать пять, -- назвалаНинкасумму, глазабоясь наОтто поднять.