Грех
Шрифт:
Онаотступилаво тьму, но Агафангел уже ее заметил и, о ужас!
– - в самый момент произнесения заупокойной молитвы не сумел отогнать кощунственное видение: нинкинаголова, поворачиваемая трупно-белой, огромной ладонью жлоба-шофера.
Нинканацыпочках подошлак женщине, торгующей зазагородкою свечами, иконами, книгами, шепнула:
– - Сколько будет ещею ну, это?..
– - и кивнулав сторону гроба.
– - Служба?
– - спросилаженщина.
– - Во-во, служба.
– - Часадва.
– - Так до-олго?!
– ткнулапальчиком в нетолстое черное Евангелие, полезлав сумочку заденьгами.
– А этот вот, поп, он через какие двери выходит?..
Жизнь бурлилаперед стенами лавры: фарцовая, торговая, валютная: ЫЖигулиы, ЫВолгиы, иномарки, простые и интуристовские автобусы, фотоаппараты и видеокамеры, неимоверное количество расписных яичек всех размеров, до страусиного, ложки, матрешки, картинки с куполами и крестами, оловянные и алюминиевые распятия, книги, газетыю И много-много ашотиковю
Нинкас Евангелием под мышкою жадно, словно три дня голодала, елау ступенек старого троллейбуса, превращенного в кооперативную забегаловку, пирожки, запивая пепси из горлышка, и видно по ней было, что, подобно альпинистке, спустившейся с высокой горы, дышит онане надышится воздухом: может, и вонючим, нечистым, но, во всяком случае, не разреженным, нормальной, привычной плотности.
Шофер стал наподножку полузаполненного ПАЗика:
– - Ну?! Кто еще до Москвы? Пятеркас носа! Есть желающие?
Какие-то желающие оказались, и Нинкатоже встрепенулась, двинулась было к автобусу, но затормозиланаполпутию
юСторож запирал парадные двери собора. Агафангел разоблачился уже, но все не решался выйти из церкви, мялся в дверях. Старушку даже убирающую подозвал, собрался пустить наразведку, но устыдился, перекрестил, отправил с Богом.
И точно: в лиловом настое вечера, почти слившаяся темным своим платьем с черным древесным стволом, поджидалаНинка.
– - Здравствуйте, -- сказалапересохшими вдруг связками.
– - Здравствуйте, -- остановился наполноге монах.
– - А вы что, и впрямь -- Агафангел? Непривычно очень. Вы и в паспорте так?
– - Н-нетю в паспорте -- по-другому. Сергей.
– - А я -- Нина, -- и Нинкаподалаладошку лодочкой.
– - Познакомились, значит.
Монах коротко пожал ладошку и отдернул руку. Мимо прошли двое долгополых, недлинно, но цепко посмотрели напарочку.
– - У вас, наверное, неприятности будут, что я прям' сюдазаявилась?
– - Не будут. А что вы, Нина, собственно, хотели?
– - изо всех сил охлаждал, бюрократизировал монах свой тон.
– - Прощения попроситью -- прошепталаНинкажарко.
– - И вот, вы забылию -вынулаиз кошелькаперстень.
Монах отклонил ее руку:
– - Оставьте. Мне его все равно носить больше нельзя.
– - Нельзя?
– - Это аметист, -- покраснел вдруг монах.
– -
– - А!..
– - прошептала-пропелаНинка.
– - Так вы и вправду -- ни с кем никогда?
Монах сквозь землю готов был провалиться от неловкости.
– - Так у нас же с вами все равно ничего не было, -сновапротянулаНинкаперстень.
– - Нет, -- покачал головою Агафангел.
– - Не не было.
Еще кто-то прошел в черном, оглянулся наних.
– - Все-таки я ужасная дура, -- сказалаНинка.
– - Вы здесь так все навиду!
– - Неужели вы думаете, Нина, что мне важно хоть чье-нибудь о себе мнение, кроме собственного? И потом -- тут у нас не тюрьма. Я мог бы выйти отсюда, когдазахотелю
– - Поняла, -- ответилаНинка.
– - Я не буду к вам приставать больше. Никогда, -- и быстро, склонив голову, пошлак воротам.
– - Нина!
– - окликнул, догнал ее монах.
– - Господи, Нина!
Неизвестно откуда, тьмою рожденный, возник старик, тогда, ночью, молившийся в келье:
– - Считай себя хуже демонов, отец Агафангел, ибо демоны нас побеждаютю -сказал и растворился, как возник.
– - Старец, -- шепнул Сергей после паузы.
– - Мой духовник. Я должен ему исповедоваться.
– - Ты что?!
– - ужаснулась Нинкасовершенно изменившимся вдруг, заговорщицким, девчоночьим тоном.
– - Ты все ему рассказалю про нас?
– - Как я ему расскажу такое?! Никому, никому не могу!
– - в лад, по-мальчишечьи, ответил Сергей.
– - А мне?
– - спросилаНинкаи посмотрелаясными невинными глазами.
– - А я, знаешь, я бабульке все-все рассказываю. У меня родители погибли -- мне шести не было. Нефть качали в Африкею
Зазвонили колокола.
– - К молитве, -- пояснил Сергей.
– - Иди, -- отозвалась Нинка.
– - Нет! Я буду тебе исповедоваться, -- и, схватив заруку, монах повлек, потащил ее по тропке к собору, к задней дверце.
– - Не надо!
– - пыталась вырваться Нинка.
– - Не надо туда! Вообще -- не надо!
– - Почему не надо?
– - задыхался Сергей и отпирал замок извлеченным из-под рясы ключом.
– - Почему не надо?! Мы ж -- исповедоваться!..
– - и почти силою втолкнул Нинку внутрь, заложил дверь засовом.
Нинкапритихла, шепнулав ужасе:
– - А если войдет кто?
– - До утра -- вряд ли. А и войдет -- что с того?..
Гулкие их шаги звенели, усиливаемые, размножаемые куполами-резонаторами. Уличный свет пробивался едва-едва, изломанными полосами. Сергей зажигал свечу.
– - Ой, что это?!
– - Нинканаткнулась надерево и понялавдруг сама: -Покойница.
– - Ну и ладно, -- отвел ее от гробаСергей.
– - Что ж, что покойница? Ты что, мертвых боишься?
– - и усадил наковер, наступени какие-то, сам опустился рядом.