Грехи волка

Перри Энн

– Ты уверена? – возбужденно откликнулся мистер Лэттерли. – А ты не могла допустить какую-нибудь ошибку? Ты была усталой, свою пациентку знала не очень хорошо… – Ему в самом деле хотелось оправдать сестру. Лицо его порозовело, взгляд стал предельно серьезным.

Поднявшийся в душе Эстер гнев тут же угас, уступив место жалости. Зачем доставлять брату лишнюю боль? Ему и так предстоит достаточно страданий.

– Нет, – торопливо отозвалась она. – Каждая порция лекарства находилась в отдельном флакончике. И я дала ей один флакончик. Чарльз, это же была не выжившая из ума старуха! Она была живой, веселой, мудрой, ко всему

проявляла интерес. Она заметила бы ошибку, даже если бы я сделала это специально.

Мужчина нахмурился:

– То есть ты хочешь сказать, что кто-то намеренно убил ее?

Как ни чудовищна была эта мысль, мисс Лэттерли приходилось смотреть правде в глаза.

– Да, – кивнула она.

– Может быть, аптекарь перепутал лекарство? – Чарльз все еще продолжал искать более приемлемое объяснение случившемуся.

– Нет. Не думаю. Это была не первая порция. Если бы он ошибся, то это касалось всей партии, и ее убила бы первая же доза. И кто положил брошь в мою сумку? Уж точно не аптекарь!

– А ее горничная?

– Так ошибиться она не могла. Так не ошибаются. Все драгоценности миссис Фэррелайн лежали в дорожной шкатулке, всю ночь находившейся в ее сумке. И только одна эта брошь попала в мой саквояж, совсем не похожий на сумку Мэри. К тому же наши вещи ни разу не оказывались рядом до самой посадки в поезд.

Лицо Чарльза сделалось совсем несчастным:

– Значит, кто-то решил убить ее и свалить на тебя. – Он прикусил губу и нахмурился. – Господи, Эстер, почему ты не нашла себе занятия поприличнее?! Ты постоянно оказываешься причастной к каким-то преступлениям и несчастьям! Сперва дело Грея, потом Мюидоры, Карлайоны и эта ужасная история с больницей… Что с тобой происходит? Тебя во все это втянул Монк?

Его слова ударили по самому больному месту – они задели гордость Эстер, так как допускали, что Уильям и ее чувство к нему в известной мере определяли ее жизнь и поведение.

– Он здесь ни при чем! – резко возразила она. – Работа сиделки – это призвание, и втягивает в нее, как ты выражаешься, сам факт, что приходится постоянно сталкиваться со смертью. Люди умирают, Чарльз, и в первую очередь – больные люди!

Ее брат был сбит с толку:

– Но если миссис Фэррелайн была так больна, можно ли быть уверенным, что ее убили? Вот чего я не понимаю.

– Она не была больна! – сердито воскликнула девушка, поняв, что сама загнала себя в ловушку. – Она была всего лишь пожилым человеком с не слишком здоровым сердцем. Но она могла прожить еще много лет!

– Одно из двух, Эстер: либо ее смерть была естественной, и ее следовало ожидать, либо нет. Большинству женщин совершенно чужда логика. – Лэттерли слабо улыбнулся, но без гнева или раздражения, а только терпеливо.

Это оказалось каплей, переполнившей чашу.

– Вздор! – закричала заключенная. – Как ты смеешь здесь рассуждать о «большинстве женщин»! Большинство женщин ничуть не менее логичны, чем большинство мужчин! Мы просто другие – вот и все. Для нас человеческие чувства важнее ваших так называемых «фактов», и чаще правы оказываемся мы. К тому же мы практичнее вас. Вы строите всякие теории, по большей части бесполезные, потому что в них допущена какая-то ошибка или потому, что вы не учли чего-то, что сводит на нет все остальное! – Голос ее вдруг сорвался, и она умолкла, осознав, что кричит на своего единственного союзника

во всем этом здании, если не в целом мире – на человека, которому происшедшее доставило одно лишь горе. Может быть, на его месте она точно так же искала бы неуклюжие и ошибочные оправдания?

Но следующие слова Чарльза опять все испортили.

– Так кто же убил миссис Фэррелайн? – с обезоруживающей практичностью начал рассуждать он. – И почему? Из-за денег? Ведь для каких-нибудь романтических историй она была чересчур стара.

– Люди не теряют способность влюбляться и после тридцати, – огрызнулась Эстер.

Мистер Лэттерли уставился на сестру.

– Мне что-то не приходилось слышать, чтобы женщина на седьмом десятке стала жертвой преступления, совершенного на почве страсти, – с сомнением произнес он.

– Я не утверждала, что это было преступление на почве страсти.

– Во всяком случае, это вряд ли было что-то в таком духе, моя дорогая. Почему бы тебе не сесть, чтобы мы могли поговорить спокойно? – Чарльз указал на койку, где они могли бы усесться рядом, и сам первым последовал своему совету. – Что я могу тебе принести, чтобы облегчить твое пребывание здесь? Все, что разрешено, я сделаю. Я принес немного чистого белья из твоего дома, но его отобрали при входе. Тебе его, конечно, вернут в установленном порядке.

– Да, наверное, – кивнула сиделка. – А не мог бы ты попросить Имоджен выбрать для меня какое-нибудь туалетное мыло? От карболового у меня с лица слезла вся кожа. Это такая гадость!

– Ну, конечно! – обрадовался ее брат. – Уверен, она с удовольствием это сделает. Я сразу принесу его тебе.

– Может быть, его принесет Имоджен? Я была бы рада повидать ее… – Еще не закончив фразы, девушка уже поняла, что поступила глупо и что ничего, кроме новых страданий, это ей не принесет.

По лицу ее собеседника пробежала тень, а на щеках проступил легкий румянец, словно он почувствовал себя виноватым, не вполне, впрочем, понимая, в чем.

– Извини, Эстер, но я не могу позволить Имоджен приходить в такое место. Для нее это было бы ужасным потрясением. Она никогда не сможет его забыть и мысленно будет вновь и вновь возвращаться к этому. У нее начнутся кошмары. Мой долг – по мере возможности оберегать ее. И я постоянно стремлюсь его исполнять. – На лице мужчины при этих словах отразилось страдание, как будто и сам он в этот момент испытывал душевную и телесную боль.

– Да, это кошмар, – сдавленно проговорила мисс Лэттерли. – Меня он тоже преследует. Но я просыпаюсь после него не в собственной постели в уютном доме, где есть кому заботиться обо мне и оберегать от жизненных тягот. Я и наяву оказываюсь там же, и впереди у меня – долгий холодный день, а потом еще один и еще!

Лицо Чарльза замкнулось, словно он стремился защититься от непосильного груза правды:

– Я это знаю, Эстер. Но ни Имоджен, ни я в этом не виноваты. Ты сама избрала эту дорогу. Я сделал все возможное, чтобы тебя отговорить. Сколько раз я убеждал тебя выйти замуж, когда тебе делали предложения или готовы были сделать, если бы ты подала хоть малейшую надежду! Но ты не желала слушать. Боюсь, теперь поздно. Даже если все обойдется, о чем я не перестаю молиться, и ты будешь признана абсолютно невиновной, вряд ли тебе удастся найти достойную партию – разве что какого-нибудь вдовца, ищущего приличную женщину, чтобы…