Грехи волка
Шрифт:
– В таком случае он может оказаться настолько пьяным, что от него не будет никакого проку! – возразил Рэтбоун.
– А если я предупрежу семью, они могут заявить, что он так пьян, что вообще не держится на ногах! – объяснил Аргайл. – Нет, внезапность – наше единственное оружие. Не слишком надежное, должен признать, но другого у нас нет.
– Как вы собираетесь поступить? – спросил Оливер. – Докопаться до чего-то такого, что сделает необходимым его вызов в суд как бы случайно?
На подвижном лице его коллеги отразилось удовлетворение:
– Вот именно. Полагаю, вы разыскали и других крымских коллег
– Да. Доктора, который намерен весьма положительно отозваться о ней.
Сыщик нетерпеливо вскочил с кресла:
– Все это совершенно бесполезно, если мы не можем выдвинуть предположения, кто же на самом деле убил миссис Фэррелайн! Она не умерла от несчастного случая и не покончила с собой. Кто-то дал ей смертельную дозу, и кто-то подложил брошь в багаж Эстер, чтобы впутать ее в это дело. Вам не удастся внушить суду сомнений в виновности Эстер, пока вы не укажете на кого-то другого.
– Это я понимаю, мистер Монк, – спокойно отозвался Аргайл. – Тут у нас вся надежда на вас. Думаю, нам ясно, что речь идет о ком-то из членов семьи. По словам мистера Рэтбоуна, слуг вы безусловно исклю-чаете.
– Да, каждый из них постоянно находился на глазах у кого-нибудь из остальных, – подтвердил детектив. – И, что еще важнее, ни один из них не имел ни малейшей причины желать ей зла, – добавил он, резким движением засовывая руки в карманы. – Это один из членов семьи, но кто именно, я сейчас представляю не лучше, чем в день приезда. Пожалуй, я лишь убежден, что это не Айлиш. Думаю, наиболее подозрителен Кеннет. У него есть любовница, неприемлемая для семейства, и он ведет счета фирмы. К тому же он – один из самых слабых в семье. Если вы хоть что-то смыслите в своем деле, найдите способ привлечь его как свидетеля.
Хотя Оливера и покоробила грубость сыщика, по существу он был с ним согласен. Будь у него возможность, он бы загнал Кеннета в угол. Будь проклято это различие английских и шотландских законов! Чувство собственного бессилия было столь мучительным, что адвокат с трудом сдерживался, и потому не мог осуждать настойчивость Уильяма или его манеры.
Джеймс, откинувшись в кресле и сплетя пальцы рук, без гнева наблюдал за нервным детективом:
– Было бы неплохо, мистер Монк, если бы вы нашли причину, дающую мне право просмотреть эти счетные книги компании. Полагаю, молодой мистер Кеннет вполне мог кое-где подчистить их, чтобы иметь возможность содержать свою любовницу. Но заявлять об этом в Верховном суде Эдинбурга можно, только располагая кое-чем посерьезнее простого предположения.
– Найду, – мрачно пообещал сыщик.
Джеймс вскинул брови:
– Я имею в виду законную причину. Иначе это нам ничего не даст.
– Знаю! – процедил Монк сквозь зубы. – Все будет проделано как надо. Занимайтесь своим делом.
Рэтбоуна передернуло.
Еще раз бросив взгляд на Аргайла, Уильям молча распахнул дверь и вышел.
На протяжении всего путешествия от Лондона до Эдинбурга в вагоне охраны Эстер не сомкнула глаз, и все же оно было очень похоже на сон. Ощущение направления исчезло: это могла быть поездка как на север, так и на юг, только ножных грелок на этот раз не было. Девушка была прикована наручниками к надзирательнице, сидевшей в напряженном возбуждении, с каменным лицом.
Ее вывели из поезда последней, и к тому моменту, когда они с тюремщицей вышли на перрон, большинство пассажиров уже направлялись к выходу.
Их ждал полицейский конвой – четверо рослых констеблей с дубинками, беспокойно озиравшихся по сторонам.
– Пошли, Лэттерли! – прикрикнула надзирательница, дернув Эстер за скованные наручниками руки. – И чтоб ни шага в сторону!
– Удирать я не собираюсь! – презрительно отозвалась та.
Тюремщица бросила на нее гнусный взгляд, смысл которого стал ясен девушке лишь несколькими секундами позже. Только когда констебли окружили ее и в нескольких ярдах раздался гневный крик, она вдруг поняла: ее не стерегут, ее охраняют.
За первым воплем послышался второй, женский.
– Убийца! – заорал кто-то еще.
– На виселицу ее! – крикнул новый голос, и плотная масса тел нахлынула на констеблей, которые качнулись вперед, невольно едва не сбив Эстер с ног.
Ярдах в десяти поодаль мальчишка-газетчик выкрикивал что-то о суде.
– Сжечь ее! – отчетливо услышала медсестра. Голос вновь был женский, дрожащий от ярости. – Сжечь ведьму! На костер ее!!!
Мисс Лэттерли ощутила ледяной холод. Казалось, воздух был пропитан ненавистью. Это было какое-то безумие – беспричинное, бессмысленное, безжалостное… А ведь она еще не осуждена!
Булыжник, пролетев мимо ее щеки, ударился о дверь вагона.
– Ну-ка, ну-ка! – В голосе одного из констеблей слышалась растущая, едва сдерживаемая тревога. – Проходите! Нечего вам здесь делать. Проходите, или мне придется задержать вас за нарушение порядка. Подождите до суда. Повесить всегда успеется. Проходите…
– Да не пялься на них, дура! – надзирательница опять дернула Эстер так, что наручники вонзились ей в запястья.
– Пойдемте, мисс, не стоит здесь задерживаться, – чуть мягче проговорил самый рослый из констеблей. – Мы вас в обиду не дадим.
Торопливо и настойчиво пробиваясь сквозь по-прежнему теснящуюся вокруг, но теперь угрюмо молчащую толпу, они наконец добрались до выхода с перрона на улицу. В закрытой повозке Лэттерли подвезли к самой тюрьме, где ее встретили еще несколько надзирательниц с жесткими лицами и злыми глазами.
Не говоря ни слова, не отвечая ни на какие вопросы, с высоко поднятой головой, непроницаемая для окружающих, девушка молча прошла в камеру. Там она оставалась до тех пор, пока во второй половине дня ее не провели в другое небольшое помещение, где стоял лишь деревянный стол и два грубых деревянных стула.
Здесь уже находился высокий широкоплечий мужчина – на вид ему, судя по седым волосам и бороде и по морщинам вокруг рта, было лет под шестьдесят, но в нем была какая-то жизненная сила, казалось, наполнявшая комнату, даже когда он сидел неподвижно.
– Добрый день, мисс Лэттерли, – произнес он с учтивостью, о некоторой нарочитости которой свидетельствовал иронический огонек в его глазах. – Я – Джеймс Аргайл. Леди Калландра поручила мне представлять ваши интересы, поскольку мистер Рэтбоун не может выступать в шотландском суде.