Греховная невинность
Шрифт:
Священник выжидающе смотрел на нее. Терпеливый, как Иов. Коварный, как Люцифер.
– Священник, – пробурчала она наконец, не найдя ничего лучше.
Преподобный запрокинул голову, будто прикидывал, не слишком ли хорош ответ, чтобы быть правдой, потом коротко кивнул.
– Пожалуй, так и есть, – задумчиво согласился он, хотя голос его подозрительно дрожал. Похоже, пастор с трудом сдерживал смех. – Я действительно здоровенный… священник. Хотя до сих пор никто не обвинял меня в том, что я подкрадываюсь тайком, словно кошка. Может, одно как-то связано с другим, кто знает.
Пастор насмехался над ней (измывался,
Ева внимательнее вгляделась в его лицо, в глаза, обезоруживающе синие, цвета глубоких спокойных вод озера Лох-Лейн в Килларни, и ее вдруг охватило какое-то смутное беспокойство. Адам Силвейн казался безмятежным, будто в душе его всегда стояла ясная, солнечная погода. «Вот у кого наверняка незапятнанная совесть и чистые помыслы», – язвительно усмехнулась про себя Ева. Складки невзрачного черного шерстяного плаща (сшитого явно не Уэстоном, уж это она могла сказать точно) хлопали на ветру у него за спиной. Налетевший порыв едва не выдернул аккуратно завязанный галстук из-под полосатого серого жилета сомнительного происхождения.
Взгляд Евы, будто притянутый какой-то силой, невольно скользнул вниз по длинным, стройным и крепким ногам преподобного Силвейна (и зачем только священнику такие бедра!) к пыльным, потертым носкам его сапог (определенно не от Хоуби [1] ).
Она уставилась в землю, пытаясь подавить волнение, прогнать нелепые мысли о бедрах пастора.
– Я думала, священники носят платье, – едва ли не сварливо произнесла она. Правда, на этот раз ей удалось справиться с предательским ирландским акцентом.
1
Джордж Хоуби (1759–1832) – придворный обувщик английского короля Георга III. (Здесь и далее примеч. пер.)
– О, платье вовсе не обязательно.
Ого! Похоже, преподобный перешел в наступление. Его реплика походила на оскорбление.
– Полагаю, под «платьем» вы подразумевали сутану? – любезным тоном добавил он. – Знаете ли, леди Уэррен, в сутане довольно затруднительно подкрадываться тайком, словно кошка. Она обвивает лодыжки и шумно хлопает при малейшем ветерке. А чтобы настигнуть порок, нужна изрядная ловкость.
Порок? Слово прозвучало как пощечина.
Но… может быть, пастор просто пошутил? Ну конечно. Или нет? Неужели этот человек что-то прознал о ней? Выходит, теперь весь этот городок ополчится против нее? И кончится все тем, что ее бросят в котел с кипящим маслом?
– Так вот почему вы появились так внезапно? Почуяли в воздухе запах порока, преподобный Силвейн? И часто вы бродите по просторам Суссекса, вынюхивая грех, точно свинья в поисках трюфелей?
Пастор так долго молчал, что Ева наконец подняла на него глаза.
Он стоял неподвижно, словно прирос к земле.
При виде его застывшего лица Еве невольно пришло в голову, что дразнить преподобного, возможно, опасно. Странная мысль, ведь речь шла о священнике. Однако тот вовсе не казался рассерженным, хоть и не сводил с нее твердого, немигающего взгляда. Он изучал ее, как взломщик разглядывает замок, прежде чем вскрыть его отмычкой. Неподвижность пастора нарушал
– У меня целая орава братьев и сестер, а кузенов и того больше, леди Уэррен. Если и вы не единственный ребенок в семье, вас не удивит, что у меня на редкость толстая шкура. Меня почти невозможно задеть.
Вот как?
Пастор говорил ровным, будничным тоном, словно урезонивал капризного ребенка. Казалось, он видит Еву насквозь, будто броня, которой она себя окружила, для него не прочнее луковой шелухи.
– Кое-кто расценил бы ваши слова как вызов, преподобный.
Именно так посчитала Ева, и, похоже, ее захватил азарт борьбы.
Силвейн снова замолчал. Потом улыбнулся. Слабо, едва различимо, однако она успела заметить изящную линию его рта и очаровательную ямочку на щеке. Когда он снова заговорил, Ева скорее почувствовала, нежели услышала его голос, словно гибкие теплые пальцы, играя, пробежались по волосам у нее на затылке. Этот голос звучал мягко, вкрадчиво. Но отнюдь не нежно.
– Вот как, леди Уэррен? Так вы приехали в Пеннироял-Грин, желая бросить вызов?
Ева не сводила глаз с лица пастора. Он пристально смотрел на нее.
И тут, к изумлению Евы, ей вдруг стало трудно дышать, в груди поднялась волна жара, шея и плечи запылали, краска залила лицо. «Никогда еще она не встречала мужчины, который так… хорошо владел бы собой, – неожиданно подумалось ей. – Да, сдержанный, вот верное слово». Внутри него, казалось, бурлила мятежная сила, нуждающаяся в узде. И какова бы ни была ее природа, эта загадочная стихия притягивала Еву, как высохшая земля притягивает влагу. Ева чувствовала, что неведомое «нечто» сильнее ее, но она привыкла яростно бороться за жизнь и до сих пор неизменно одерживала верх.
Она резко отвернулась и сделала глубокий вдох, надеясь, что в голове прояснится, но, должно быть, воздух был напоен винным дурманом, потому что мысли ее спотыкались, как пьяные гуляки в игорном притоне.
Он всего лишь священник, напомнила себе Ева. Мужчина, застигший ее в редкую минуту слабости, когда она оказалась особенно уязвимой. Вот и все. Вдобавок она безумно устала. Разумеется, короткая дремота в церкви не помогла восстановить силы.
Плотнее завернувшись в накидку, Ева посмотрела на неподвижную карету и слегка нахмурила брови. Куда, черт возьми, запропастилась Хенни?
– У одной из наших лошадей слетела подкова, – произнесла она после долгого молчания. Голос ее звучал слабее, чем ей бы того хотелось.
Она дорого дала бы, чтобы узнать, разочарован ли пастор внезапной переменой темы.
Преподобный продолжал ее разглядывать. Еве начинало казаться, что он уже точно подсчитал, сколько у нее ресниц.
– Так я и подумал, – наконец отозвался он. – Я шел навестить одного из прихожан, когда заметил ваш экипаж на обочине. Разбойников на этой дороге не видывали со времен Одноглазого Уильяма, промышлявшего в здешних окрестностях несколько десятков лет назад, а поскольку Пеннироял-Грин – не самое живописное местечко Суссекса, я решил, что случилась неприятность с каретой или с лошадьми.