Греховная связь
Шрифт:
— О, дорогая, — сокрушенно шептал он ей прямо в макушку, — прости меня! Ты простишь?
— Ах, Роберт! — крепко прижалась к нему Клер, выражая всю свою любовь. — Если ты будешь всегда таким милым, встречая меня, я готова уезжать почаще!
Пол-одиннадцатого… почти одиннадцать. Почему он не звонит?
Почему он не позвонил?
Он сказал, что позвонит. Он обещал.
Нет, он не обещал, во всяком случае на словах. Но разве для этого нужны слова? Они были вместе, как мужчина и женщина, любящие друг друга, а когда она убежала ни свет, ни заря, чтобы успеть домой до того, как проснется
Он просто сказал, что позвонит. В девять, скажем, — чтоб договориться о встрече, тем более что сегодня Столетие. И еще он сказал, что не может вынести, что она уходит, сказал, что…
Конечно, он связан на время праздника, естественно. Но это всего пара дней. А потом опять будет принадлежать ей — навеки — по крайней мере до возвращения жены. „И потом тоже, — пообещала она себе, — не быть мне иначе Алли Калдер. Теперь он мой. Он любит меня, я знаю, что любит, я б знала, даже если б он мне не твердил этого беспрерывно. Он мой. И я его получу, во что бы то ни стало, потому что он меня любит, а не ее и не эту старую лахудру сестру…“
Но почему он не позвонил? Что делает сейчас? О чем думает? Как это он так мог? Как мог?…
— Что, черт побери, происходит здесь с утра пораньше? — ревя, как медведь, ввалился в кухню маявшийся с похмелья Джим. — Что за дела?
А, головушка раскалывается! — так и подмывало ее поиздеваться над ним. Что, в твоей дурацкой башке выделывает чечетку весь ансамбль Красной Армии? Поделом, старый пьяница!
— Ничего! — только и сказала она.
— Ничего?
Он подозрительно присматривался к ней, вынюхивая что-то, как свинья трюфели.
— Не скажи, что ничего… Что же ты тогда надулась, как мышь на крупу? Ну, говори, что случилось!
— Ничего, — повторила она тихим голосом, вся сжавшись от его въедливых вопросов, — говорю тебе, ничего.
Он отхаркался и послал плевок в раковину, в которой она мыла посуду.
— Много шума из ничего, стало быть, — проворчал он. — Ну так и помалкивала бы в тряпочку, ясно? А то шумишь тут. Или я не заслужил тишины и покоя в выходной день? — Он двинулся к двери, но вдруг его осенило. Он вперился глазами в лицо дочери, отыскивая следы, оставленные его рукой: они были видны и невооруженным глазом. — И не забудь привести себя в порядок и принарядиться к сегодняшнему празднику — и рожу наведи — покрасься там и все такое…
Молчание ее было такое презрительное, что даже он отреагировал.
— Я понимаю, ты на меня зуб имеешь, Алли, — в голосе его послышалась привычная смесь угрозы и вины. — Но должен же я за тобой присматривать! Твой отец вправе присматривать за тобой и наставлять на путь истинный. Я это делаю ради тебя же, Алли, потому что я-то знаю, что почем, а ты еще нет. Тебе кажется, что я чересчур суров, но это к твоей же пользе. Ты не знаешь, что за фрукт твоя мать. И потом, ты еще слишком зеленая.
Она кончила мыть посуду, аккуратно сложила полотенце и повернулась к нему. Еще минуту назад ничего не видящие пустые глаза зомби вдруг загорелись яростной ненавистью и презрением.
— А это чья вина? — прошипела она и, проскользнув мимо него, выскочила из кухни. Через мгновение он услышал, как в ее комнате щелкнула задвижка.
Остолбенев от изумления и ярости, он в бешенстве бросился к ее двери и заколотил по хлипкой филенке:
— Алли! Выслушай меня, Алли! Открой дверь, черт бы тебя побрал, и выслушай меня! Я к вам обращаюсь, мисс. Открой дверь, слышишь? Я кому говорю — открой немедленно дверь!
— Преподобный, добрый день!
— О, миссис Миллигэн — рад вас видеть — как дела дома? Молли, как поживаете? Клер только что пошла к стойке с тортами.
— Грандиозно, святой отец, праздник на славу! Ничего подобного в Брайтстоуне еще не бывало.
— Замечательно, Джорди, рад, что вам нравится. Надеюсь, увидимся на балу.
— Вот это да! Моя старушка уж так этого ждала! Вы только взгляните на ее новый наряд. Он стоил мне недельной зарплаты!
Вокруг церкви, пасторского дома, в саду все так и кипело: праздник в честь Столетия Брайтстоуна был в самом разгаре. Полные восхищения и невинного чувства гражданской гордости брайтстоунцы бродили от стойки к стойке, одобряя одно, отвергая другое, и все сильнее укреплялись в убеждении, что им выпала немалая честь участвовать в событии, видеть которое доводилось немногим счастливчикам, а до следующего такого празднества едва ли кому удастся дожить.
Роберт ходил среди шумной толпы, внешне весь поглощенный происходящим, но душа его при этом испытывала невыносимые муки. Нервы его были на пределе. Где она? Где она? Она должна была прийти, просто должна была быть здесь. Как еще мог он увидеть ее, разговаривать с ней, если она не пришла?
Что могла она подумать, что должна была подумать, когда он не позвонил ей утром, как обещал? После всего того, что произошло между ними, — после сладостных дней и ночей любви, радостных признаний, объяснений и откровений, она прочно поселилась в его сердце и не видеть ее всего только одно утро было настоящей пыткой. Он любил ее, он знал это теперь, знал это всегда.
Но что это за любовь, которая должна таиться, прятаться, бояться чужих глаз? Что может он предложить Алли? Ведь все уже предложено, клятвенно обещано и отдано Клер. Клер? Он чуть не застонал от боли. Что он делает с ней? И почему не захотел даже представить себе, что будет, когда она вернется, тем самым позволив обрушиться этому кошмару на беззащитную голову бедной Алли!
Она доверилась ему, и вот как он расплатился с ней. Сможет ли она простить его? Что за любовь он предлагал ей, когда сам оказался кругом неправ, пытаясь любовью прикрыть безответственность — по отношению к ней и к той, которую любил раньше и сейчас не мог вот так просто бросить и перечеркнуть. Бедная Клер… А Алли, о! Алли!..
Гонимый беспокойством, он рыскал по саду и его окрестностям, пытаясь отыскать ее в толпах, окружающих нарядные цветастые стойки и павильончики, и отчаяние его с каждой минутой усиливалось.
— Домашние пирожные, миссис Грини — о, да, они чудо как хороши. Нет, спасибо, я не хочу, с вашего позволения — мне, кажется, я весь день только и ем…
— Это все твоя работа, Мари-Лу? Не многие девочки в наши дни умеют вышивать тамбуром [12] , да еще так потрясающе. Просто замечательно, что ты свое время и силы отдаешь такому прекрасному занятию — просто прекрасно.
12
Вид вышивания, когда ткань натягивается на круглые пяльца и придерживается рядами деревянных колец, образуя нечто вроде барабана (тамбура).