Грешница и кающаяся. Часть II
Шрифт:
— В противном случае все будет кончено, несчастный Сандок погибнет!
— Это было бы для меня большой утратой. Сандок — добрая душа, и если в своем стремлении к справедливости и нарушил закон, то сделал это из лучших побуждений, и двигала им любовь ко мне и сочувствие к тому горю, которое все мы недавно пережили. Поэтому я готов употребить все усилия, чтобы его спасти, а двух злодеев передать в руки правосудия.
— Лучше самим с ними расправиться, великий масса, потому что они опять сумеют избежать ареста и снова начнут мстить!
— Возвращайся, Моро, в Сен-Клу, чтобы избежать наказания.
Эбергард подал негру набитый золотом кошелек. Моро упал на колени и протянул к Эбергарду руки.
— Моро не заслужил награды! Моро охотно готов перенести любое наказание, если великий масса оставит его при себе и разрешит участвовать в ночных поисках!
— Ты странный человек,— сказал князь, благосклонно улыбаясь,— деньги, которые я тебе предложил, отвергаешь и лучшей наградой для себя считаешь участие в преследовании негодяев. Я правильно тебя понял?
— Это будет величайшей наградой для бедного Моро, если масса позволит ему остаться здесь и возьмет с собой на ночную охоту!
Эбергард поднял Моро. Императорский негр нравился ему своим чистосердечием.
— Хорошо, посмотрим. Можешь остаться. Надо все хорошенько обдумать. Покамест никому ни слова!
— О, Моро сделает все, что великий масса прикажет!
Эбергард надавил ногой серебряную пластинку на полу. Вдали послышался звон колокольчика, и в комнату тотчас вошел Мартин. Увидев негра из Сен-Клу, к тому же одного, без Сандока, он очень удивился, но виду не подал.
— Возьми этого негра на свое попечение, Мартин,— распорядился князь.— О его заслугах я сообщу тебе позже.
— О добрый Мартин! — разулыбался Моро широкоплечему гиганту, однако тот счел такое проявление чувств в присутствии своего господина неуместным и ограничился легким поклоном.
— Как, вы знакомы? — спросил удивленный Эбергард.
Мартин смутился, припомнив ночь, проведенную в Сен-Клу, и по обыкновению стал поглаживать темно-русую бороду, а негр пояснил:
— О, Моро хорошо знаком с Мартином через брата Сандока!
— Да, через Сандока,— подтвердил Мартин.
— В таком случае, ты будешь охотнее заботиться о своем знакомом. Никуда не отлучайтесь, вы оба понадобитесь мне еще до вечера. Прежде чем пойдешь к себе с Моро, прикажи шталмейстеру приготовить к двенадцати часам экипаж с шестью вороными!
Мартин вытаращил глаза.
Князь хотя и имел большую конюшню, способную соперничать даже с императорской, ездил обыкновенно парой. Зачем ему понадобился парадный экипаж, запряженный шестью арабскими скакунами?
Князь понял удивление Мартина.
— Чтобы не испытывать твоего любопытства,— сказал он с улыбкой старому слуге,— открою тебе, что я собираюсь ехать к императору. Кстати, мне понадобятся еще два лакея.
— Все будет в точности исполнено, господин Эбергард,— ответил Мартин, самодовольно улыбаясь,— все будет сверкать и блестеть, а шестерка вороных, черт возьми, это просто роскошь!
— Ты, я вижу, очень рад, что я еду к императору, и поступаешь в этом случае, как стареющая кокетка, стараясь нарядить меня получше, добрый мой старина!
— Это не первый и не последний император, к которому вы едете, господин Эбергард,— многозначительно возразил Мартин. Он дал знак негру следовать за собой и вышел из кабинета князя.
«Вот верный слуга, можно даже сказать — друг! — говорил про себя Эбергард.— В горе и в радости он не покидал меня, а в жизни это редко бывает. Я от души люблю его, старого доброго Мартина, с его «черт возьми», которое так часто и непроизвольно срывается у него с языка… Как он гордится тем, что я еду к императору; уверен, что он приготовит все необходимое для этой поездки с особым тщанием.
Его теперь, я знаю, одолевают сомнения относительно судьбы Сандока и моих планов. Потерпи немного, верная душа, ты скоро обо всем узнаешь! И поможешь мне раз и навсегда покончить с проделками этих преступников. Я буду строгим и неумолимым судьей! О, вы почувствуете тяжесть моей руки! Я надеялся обезвредить вас, послав на галеры, но вы пожертвовали жизнью двух людей для своего освобождения. Однако и этого вам показалось мало, кровопийцы! Вы отняли у меня юного Иоганна! Чаша моего терпения переполнилась, и горе вам, когда вы попадетесь в мои руки! Что не удалось полиции, несмотря на ее самопожертвование и труды, то удастся мне, а вы меня знаете! Еще недавно я предостерегал тебя, Фукс, я доказал тебе, что ты для меня не более чем детский мячик… Я дважды даровал тебе жизнь, теперь твой час пробил. И твой сообщник будет казнен, это последнее, чем я здесь займусь. Негодяй, связавшийся с Леоной, чтобы меня низвергнуть, жалкий человечек, лишенный чувства собственного достоинства, прибегающий для достижения своих целей к помощи каторжников, должен понести достойную кару за свои злодейства. Ему и графине не избежать своей судьбы, даже если моя рука и промахнулась бы! Погибель их предрешена, и да поможет мне Бог выявить их, обезвредить и этим помочь человечеству! В этом городе, давшем временный приют мне и моей дочери, я всецело занят ведением моего дела, направленного на благо человечества; если же результаты моих усилий слишком незначительны, то это объясняется не их тщетностью, а громадностью задачи, которую я поставил перед собой.
О, если бы каждый в своем кругу равным образом стремился к тому же, повсюду воцарились бы счастье и благоденствие, как в Монте-Веро, моем отечестве, куда я скоро должен возвратиться. Бог подвергнул меня тяжелым испытаниям, но вместе с тем явил мне свою безграничную любовь!…»
Эбергард готовился к поездке в Тюильрийский дворец. Он не надел ни мундира, ни блестящих регалий, но в цивильном костюме выглядел очень богатым частным лицом; только звезды, пожалованные некоторыми благосклонными к нему государями, украшали его широкую грудь.
Благородная осанка, спокойное, кроткое и красивое лицо украшали его более всего. Он отправлялся в парадном экипаже только для того, чтобы оказать императору должное уважение.
Он сел в карету, у которой почтительно застыли два лакея. Когда карета тронулась, они вскочили на запятки. Выехав за ворота, кучер дал волю застоявшимся лошадям…
Тюильрийский дворец, эта традиционная резиденция французских королей, претерпел по воле различных государей немало преобразований и перемен — впрочем, как и сам Париж.