Грешница и кающаяся. Часть II
Шрифт:
Красную рубаху ему удалось свернуть таким образом, что она вошла в карман плаща, но что делать с панталонами и сапогами? Ничего не придумав, Шлеве решил положиться на свое везение и, укрепив на себе то и другое как можно незаметнее, закутался в широкий плащ.
Пасмурная дождливая погода благоприятствовала его замыслу. Состроив грустную мину, он миновал Пер-Лашез и вышел на улицу Ла-Рокет. Чем ближе подходил он к лобному месту, тем печальней становилось его лицо — барон входил в роль.
Наконец
Мы забыли упомянуть, что возле больших тюремных ворот торчало пять железных стоек, вкопанных в землю и служащих для укрепления эшафота; но их не употребляли, потому что они находились слишком близко у стены, а эшафот возводили в стороне, на деревянных столбах.
Барон, погруженный в свои мысли, зацепился за одну из стоек и чуть не упал.
Осмотревшись, он увидел, что заставило его споткнуться, и, саркастически усмехнувшись, пробормотал:
— Однако, было бы большим несчастьем, если бы и я здесь пал.
Когда он подошел к тюремным воротам, часы пробили двенадцать. Господин д'Эпервье, надо думать, места себе не находил, ожидая ключа.
Шлеве позвонил, стараясь держаться скромно и боязливо, как по обыкновению ведут себя родственники, навещающие приговоренных преступников. Он даже сумел прослезиться.
Сторож, звеня ключами, подошел к двери и отворил ее. Барона он не мог узнать, потому что накануне впускал и выпускал его в темноте и не разглядел лица; кроме того барон, как мы уже знаем, до неузнаваемости изменил свою внешность.
— Я хотел бы видеть господина обер-инспектора,— произнес Шлеве голосом, в котором звучало неподдельное горе.
— Это невозможно!
— О, умоляю вас: попросите его принять меня и выслушать только несколько слов; я брат заключенного в Ла-Рокет.
Словосочетанием «заключенный в Ла-Рокет» обозначался приговоренный к смерти, и сторож понял его.
— Вы брат Фукса? В таком случае войдите.
— Да, самый несчастный из всех братьев на свете!
— Покажите свои бумаги,— сказал сторож и, заперев за вошедшим тяжелую дверь, внимательно посмотрел на него.
Часовые мерно шагали взад-вперед неподалеку от того места, где барон Шлеве вед свой разговор с привратником.
— Бумаги?… Добрый господин, я не взял их с собой, скажите это господину обер-инспектору.
— Не пустит,— отрезал сторож и, поколебавшись, добавил: — Но все же пойдемте со мной.
— Я вижу, вы сжалились надо мной, да вознаградит вас за это Матерь Божья,— бормотал Шлеве, следуя за сторожем по тюремному двору, окруженному со всех сторон стенами из красного кирпича. Больше всего он боялся, что кто-нибудь из тюремщиков заметит, что он прячет под плащом какую-то ношу.
Наконец они достигли двери, ведущей внутрь тюрьмы. Сторож
— Замолвите за меня словечко, — жалобно попросил он сторожа. — Мне так тяжело, так жаль брата!
— Нашли, кого жалеть! — бросил на ходу сторож.
— Что поделаешь, я не могу отвечать за его поступки, хотя сам в своей жизни мухи не обидел…
— Постойте здесь,— сказал сторож и направился в кабинет начальника тюрьмы.
Шлеве чувствовал неуверенность, даже робость, но усилием воли взял себя в руки. Фукса необходимо освободить любой ценой, потому что через три дня после этого особняк на улице Риволи должна посетить смерть.
Господин д'Эпервье вышел в коридор. Он уставился на закутанного в широкий плащ барона и с трудом узнал его.
— Подойдите ближе! — приказал он.
Привратник удалился, и Шлеве поспешно вошел в кабинет начальника тюрьмы.
— Слава Богу,— проворчал он, когда д'Эпервье запер за ним дверь.— Ну, теперь все в порядке!
— Так это в самом деле вы, господин барон?
— Комедия с переодеваниями, мой милый господин д'Эпервье. Вот ключ, благодарю вас. Теперь позвольте мне проститься с заключенным.
Начальник тюрьмы торопливо привязал к ключу прежний номер и с облегчением сказал:
— Я сегодня всю ночь не спал.
— Охотно верю вам, милейший! И со мной было бы то же самое, если бы мне предстояло такое зрелище, каким вы будете наслаждаться сегодня вечером.
— Боюсь, что вся эта история выйдет мне боком. Своими кровавыми злодеяниями Фукс привлек внимание всего двора, и сам император выразил удовлетворение по поводу поимки этого опасного преступника.
— Все это бабьи сказки, милый д'Эпервье! У императора достаточно забот и помимо Фукса! Повторяю вам, что к предстоящему происшествию вы будете совершенно непричастны.
— И все-таки это может стоить мне головы.
— Видеть Леону и затем умереть — не вы ли об этом мечтали, достойнейший господин начальник? — с дьявольской улыбкой спросил Шлеве.— Не вы ли говорили, что нет наслаждения выше этого?
— Пойдемте, господин барон.
— Известно ли Фуксу содержание приговора?
— Нет, он узнает его только сегодня вечером, в одиннадцать часов.
— Когда наше свидание закончится, из камеры меня выпустите вы?
— Это моя обязанность.
— Но при самом свидании не будете присутствовать?
— Это не входит в мои обязанности.
— Отлично! Вы как начальник тюрьмы не будете нести никакой ответственности.
— Вы полны сострадания, господин барон!
— И самоотверженности, добавьте. Да-да, мой милый господин д'Эпервье, и все это — во имя человеколюбия.