Грешница
Шрифт:
— Я говорю с тобой.
— Да, но не рассказываешь всего.
— Что ты хочешь от меня услышать?
— Он давно не навещал тебя, так ведь?
Риццоли не ответила, даже не посмотрела на него. Вместо этого она уставилась на расписную стенку напротив.
— Мы оба заняты.
Корсак вздохнул и покачал головой, всем своим видом выражая сочувствие.
— Не скажу, что я влюблена и все такое. — Взяв себя в руки, она наконец встретилась с ним взглядом. — Думаешь, я рассыплюсь на куски только из-за того, что меня бросит какой-то парень?
— Ну, я не знаю.
Она рассмеялась, но смех
— Это всего лишь секс, Корсак. Встретились, разбежались, и жизнь продолжается. Мужчины постоянно этим занимаются.
— Ты хочешь сказать, что в этом смысле ты ничем не отличаешься от мужчин?
— Хватит пудрить мне мозги двойными стандартами.
— Нет уж, давай выясним. Ты хочешь сказать, что если мужчина уйдет, ты спокойно отнесешься к этому? А как насчет разбитого сердца?
Она в упор посмотрела на него.
— Я переживу.
— Ну и хорошо. Потому что он не стоит твоих страданий, Риццоли. Нечего по нему горевать. Я ему так и скажу в следующий раз, когда увижу.
— Зачем тебе это?
— Что?
— Вмешиваться в чужие дела. Пытаешься давить. Мне это не нужно. У меня и без того достаточно неприятностей.
— Я знаю.
— Своим вмешательством ты только усугубишь проблему.
Корсак внимательно посмотрел на нее. Потом опустил взгляд.
— Извини, — тихо произнес он. — Знаешь, я ведь просто так, по-дружески.
Почему-то именно эти слова растрогали ее до глубины души. Винс сидел, понуро опустив голову, и, глядя на его лысину, она почувствовала подступающие слезы. Бывало, что он вызывал у нее отвращение, раздражал, приводил в ярость.
А бывало, что Риццоли смотрела на него другими глазами и видела в нем порядочного человека с добрым сердцем; в такие минуты ей становилось стыдно за себя.
Они молча надели пальто и, вынырнув из прокуренного бара Дойла, окунулись в морозную ночь с ее искрящимся снегом. С подстанции Ямайка-Плейн вырулила патрульная машина, и ее голубые огни прорезали пушистый снежный занавес. Они проводили патруль молчаливыми взглядами, и Риццоли подумала о том, что сегодня ожидает этих ребят. Кризисных ситуаций всегда хватало для любого дежурства. Семейные ссоры, бытовые драки. Потерявшиеся дети. Растерянные водители возле своих побитых машин. Множество жизней переплеталось невидимыми нитями. И в то время как каждый копошился в своем мирке, полицейский был обязан видеть всю вселенную разом.
— Ну, а какие планы на Рождество? — нарушил молчание Корсак.
— Поеду к родителям. Мой брат Фрэнки приезжает на праздники.
— Это тот, который морской пехотинец?
— Да. Когда он появляется, вся семья должна падать перед ним ниц.
— Ух ты! У вас с ним соперничество?
— Нет, я уже давно проиграла. Фрэнки недосягаем. Ну, а ты что делаешь на Рождество?
Он пожал плечами.
— Не знаю.
В этом ответе явно содержался намек на приглашение. «Спаси меня от одинокого Рождества. Спаси меня от моей проклятой жизни». Но она не могла спасти его. Она даже себя не могла спасти.
— Есть кое-какие планы, — поспешил добавить он. Гордость не позволила ему вымучивать приглашение. — Может, съезжу во Флориду к сестре.
— Здорово. — Она вздохнула, и изо рта вырвалось облачко пара. — Что ж, мне пора домой, надо хоть немного поспать.
— Если захочешь встретиться, у тебя есть номер моего сотового. Да?
— Да, есть. Желаю тебе счастливого Рождества. — Она направилась к своей машине.
— Эй, Риццоли!
— Да?
— Я знаю, ты все еще сохнешь по Дину. Извини, что я так сказал про него. Я просто подумал, что ты могла бы сделать выбор получше.
Она рассмеялась.
— Как будто у меня очередь стоит из поклонников.
— Ну, — сказал он, уставившись в небо и старательно избегая ее взгляда. — Есть один парень.
Она замерла, подумав: «Пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста, не заставляй меня причинять тебе боль».
Прежде чем она успела ответить, Корсак резко повернулся к своей машине. Небрежно махнув ей рукой, он открыл дверцу и нырнул в салон. Она молча глядела ему вслед, пока его автомобиль, взметая за собой снежную пыль, не исчез из виду.
11
Было уже начало восьмого вечера, когда Маура наконец добралась до дома. Свернув на подъездную аллею, она увидела свет в окнах. Не жалкий дежурный отсвет нескольких лампочек, включенных таймерами, а радостное сияние, сотворенное руками человека, который ее ждал. Сквозь шторы гостиной она различила целую пирамиду из разноцветных огоньков.
Рождественская елка.
Этого она меньше всего ожидала и даже остановилась на аллее, глядя на мигающие гирлянды и вспоминая рождественские праздники, когда она ставила елку для Виктора, доставала изящные игрушки из их уютных гнездышек, любовно развешивала их на ветках, и ее пальцы пропитывались легким ароматом хвои. Она вспомнила и Рождество своего детства, когда отец поднимал ее на плечи, чтобы она могла посадить на верхушку елки серебряную звезду. Ни разу не было, чтобы родители нарушили традицию, и надо же, как быстро она сама вычеркнула все это из своей жизни. Справлять Рождество было слишком хлопотно. Выбрать елку, организовать ее доставку, а потом, после праздника, вынести сухое дерево на обочину дороги, чтобы его забрал мусоровоз. Она слишком зациклилась на проблемах. И совершенно забыла о радости.
Маура прошла из холодного гаража в дом, где ее приветствовали ароматы жареного цыпленка, чеснока и розмарина. Как здорово, когда тебя встречают запахи домашнего ужина и кто-то тебя ждет. Она услышала, что в гостиной работает телевизор, и пошла на звук, снимая на ходу пальто.
Виктор сидел по-турецки на полу возле елки, пытаясь распутать мишуру. Увидев ее, он смущенно улыбнулся.
— Я так и не научился это делать.
— Я не ожидала всего этого, — сказала она, оглядывая гирлянды фонариков.
— Знаешь, я так подумал, уже восемнадцатое декабря, а у тебя даже елки нет.
— Мне некогда было ставить ее.
— Для Рождества всегда должно быть время, Маура.
— Это что-то новое. Помнится, именно у тебя в праздники находились срочные дела.
Он оторвался от серебристой мишуры и посмотрел на нее.
— Ты собираешься до конца дней припоминать мне это?
Маура замолчала, пожалев о своих словах. Нехорошо было начинать вечер, возобновляя давние споры. Она повернулась, чтобы повесить пальто в шкаф. Стоя к нему спиной, крикнула: