Грешница
Шрифт:
— Выпьешь что-нибудь?
— Да, все равно что.
— Даже если это женский напиток?
— Разве я когда-нибудь был женофобом по чести коктейлей?
Она рассмеялась и пошла на кухню. Достала из холодильника лаймы и клюквенный сок. Потом смешала компоненты для коктейля в шейкере. Стоя возле раковины, она трясла шейкер, в котором были лед и ликер, и чувствовала, как индевеет металлический контейнер. Тряси, тряси, тряси, как в игре в кости. Собственно, все в жизни игра, и прежде всего любовь. В последний раз я проиграла, думала она. А сейчас — на что я рассчитываю? Что мне повезет и все наладится
Она разлила ледяную жидкость в два стакана для мартини и уже собралась нести их в комнату, как вдруг заметила, что мусорная корзина набита упаковками из-под ресторанных блюд на вынос. Она улыбнулась. Выходит, никакого чуда не произошло, и Виктор не превратился в шеф-повара. За их сегодняшний ужин следовало поблагодарить ресторан «Нью Маркет Дели».
Когда она зашла в гостиную, Виктор уже покончил с мишурой и убирал пустые коробки из-под украшений.
— Ты столько всего накупил, — сказала она, выставляя бокалы на кофейный столик. — Лампочки, гирлянды и все такое.
— Я не нашел рождественских игрушек в твоем гараже.
— Я все оставила в Сан-Франциско.
— А новые так и не купила?
— Я не наряжаю елок.
— Прошло три года, Маура.
Она села на диван и неторопливо глотнула коктейля.
— А когда в последний раз ты доставал коробку с огоньками?
Виктор промолчал, глядя на груду пустых коробок. Когда он наконец ответил, взгляд его был устремлен в сторону.
— У меня тоже не было настроения праздновать.
Телевизор по-прежнему работал, и хотя звук был приглушен, на экране вспыхивали отвлекающие кадры. Виктор потянулся к пульту и выключил телевизор. Потом сел на диван, расположившись на удобном расстоянии — вроде бы и не касаясь ее и все-таки достаточно близко, чтобы не исключать никаких возможностей.
Он посмотрел на стакан с коктейлем и удивленно произнес:
— Розовый.
— Это космополитен. Я предупреждала тебя, что коктейль будет девчачьим.
Он сделал глоток.
— Похоже, девушкам в этом мире достается все самое лучшее.
Они сидели молча, потягивая коктейли и глядя на мерцающие рождественские огоньки. Идиллия домашнего уюта. Но Маура ни на мгновение не расслаблялась. Она не знала, чего ожидать от этого вечера, не знала, чего ждет Виктор. Все в нем было знакомым, и это сбивало с толку. Его запах, отблеск света в его волосах. И такие малозначительные штрихи, которые ее всегда подкупали, поскольку говорили в пользу его непритязательности: поношенная рубашка, линялые джинсы. И часы «Таймекс» все те же, которые он носит со дня их знакомства. Он всегда говорил: «Я не могу приехать в страну третьего мира с „Ролексом“ на запястье и предложить свою помощь». Виктор был донкихотом своего времени, сражавшимся с мельницей нищеты. Она, может, и устала от этой борьбы, но Виктор до сих пор был в самой ее гуще.
И за это Маура не могла не восхищаться им.
Он поставил свой стакан.
— Сегодня опять рассказывали про монахинь. В новостях.
— Что говорят?
— Полиция обыскивала пруд за монастырем. В чем там дело?
Она откинулась на спинку дивана, чувствуя, как алкоголь начал снимать усталость.
— Нашли младенца в пруду.
— Ребенок монахини?
— Ждем результатов анализа ДНК, чтобы подтвердить это.
— Но ты не сомневаешься в том, что это ее ребенок?
— Должен быть ее. Иначе дело усложнится до невозможности.
— Так вы сможете установить и личность отца, если есть ДНК.
— Сначала нам нужно имя. И даже если мы установим отцовство, открытым останется вопрос, был ли секс добровольным, или это изнасилование. А как это доказать без свидетельских показаний самой Камиллы?
— И все-таки это представляется возможным мотивом для убийства.
— Совершенно верно.
Маура допила коктейль и поставила стакан на столик. Зря она выпила до ужина. Алкоголь в сочетании с недосыпом затуманивал мозги. Она потерла виски, пытаясь заставить себя соображать.
— Мне следовало бы покормить тебя, Маура. Судя по твоему виду, день был тяжелый.
Она выдавила из себя смешок.
— Помнишь тот фильм, в котором маленький мальчик говорит: «Я вижу мертвых»?
— «Шестое чувство».
— Так вот я их постоянно вижу и начинаю уставать от этого. У меня настроение портится. Рождество на носу, а я даже не подумала о том, чтобы поставить елку, потому что моя голова забита работой. Я до сих пор чувствую на руках запах своей лаборатории. Я прихожу домой, как сегодня, после двух вскрытий, и даже не могу думать об ужине. Я не могу смотреть на кусок мяса, не думая о мышечных волокнах. Мне подходит только коктейль. И вот я наливаю себе выпить, улавливаю запах алкоголя и вдруг снова оказываюсь в лаборатории. Алкоголь, формалин — у них одинаково резкий запах.
— Я никогда не слышал, чтобы ты так говорила о своей работе.
— Я никогда так не уставала от нее.
— Совсем не похоже на непоколебимого доктора Айлз.
— Ты же знаешь, что я совсем не такая.
— Но во всяком случае свою роль играешь отменно. Умна и отважна. Ты хоть понимаешь, как тебя боялись студенты в университете? Все без исключения.
Она покачала головой и рассмеялась.
— Королева мертвых.
— Что?
— Так меня зовут здешние копы. За глаза, конечно. Но я краем уха слышала.
— А что, мне нравится. Королева мертвых.
— Я ненавижу это прозвище. — Она закрыла глаза и откинула голову на подушки. — Как будто я вампир какой-то. Что-то потустороннее.
Она не слышала, как Виктор встал с дивана и подошел к ней сзади. Почувствовав его руки на своих плечах, Маура с удивлением открыла глаза. Она замерла, но каждое нервное окончание трепетало от этого прикосновения.
— Расслабься, — пробормотал он, и его пальцы начали массировать ее мышцы. — Это единственное, чего ты никогда не умела делать.
— Не надо, Виктор.
— Ты всегда начеку. Всегда безупречна и иной уже не можешь предстать ни перед кем.
Его пальцы все глубже погружались в ее плечи и шею. Исследуя, ощупывая. Она еще больше напряглась, мышцы словно сопротивлялись.
— Неудивительно, что ты устала, — сказал он. — Ты всегда держишь оборону. И не можешь расслабиться, даже когда до тебя дотрагиваются.
— Не надо. — Маура отстранилась от него и встала. Когда она обернулась к нему, кожу все еще покалывало от его прикосновений. — Что происходит, Виктор?