Грешница
Шрифт:
— Как ты, Джейн?
— Все хорошо. Работаю.
— А повязка на голове? Что случилось?
— А, это. — Она дотронулась до лба и пожала плечами. — Маленький инцидент в морге. Поскользнулась и упала.
— У тебя усталый вид.
— Ты не слишком щедр на комплименты.
— Просто говорю, что вижу.
— Да, я устала. Конечно, устала. Неделя была трудной, как и все остальные. Тут еще Рождество, а я даже не купила подарков своим.
Он пристально посмотрел на нее, и Джейн отвернулась, не в силах выдержать его взгляда.
— Ты
Она промолчала. Не стала отрицать.
— Почему ты просто не скажешь мне, в чем дело, черт возьми? — рявкнул он.
Злость, прозвучавшая в его голосе, удивила Джейн. Дин был не из тех, кто поддавался эмоциям. Когда-то это ее бесило — получалось так, что она не умеет держать себя в руках и закипает по любому поводу. Их роман начался, потому что она сделала первый шаг, а не он. Она наплевала на гордыню, рискнула быть женщиной, и куда это ее привело? Полюбила мужчину, который по-прежнему оставался для нее загадкой. Мужчину, у которого единственным проявлением чувств была злость, прозвучавшая только что в его голосе.
И это ее тоже разозлило.
— Нет смысла толочь воду в ступе, — сказала она. — Нам придется работать вместе. У нас нет выбора. А все остальное — у меня сейчас нет сил с этим разбираться.
— А с чем нужно разбираться? С тем, что мы спали вместе?
— Да.
— Кажется, раньше ты была не против.
— Это случилось, и все. Я уверена, для тебя это было так же важно, как и для меня.
Он замолчал. «Задела? — подумала она. — Обидела?» Ей казалось, невозможно обидеть мужчину, лишенного эмоций.
Риццоли удивилась, когда он вдруг рассмеялся.
— Сколько же в тебе дури, Джейн, — сказал он.
Она повернулась и посмотрела на него как будто со стороны, — поразившись тому, что видит в нем все то же, что когда-то находила привлекательным. Волевой подбородок, умные серые глаза. Аура командира. Можно как угодно оскорблять его, но все равно будешь сознавать его превосходство.
— Чего ты боишься? — спросил он.
— Не знаю, о чем ты.
— Что я тебя обижу? Что уйду первым?
— Для этого надо хотя бы появиться.
— Да, ты права. Я не мог. Сама знаешь, с нашей работой…
— С этого и надо начинать. — Она поднялась, чувствуя, как хлынула кровь к онемевшим ногам. — Ты в Вашингтоне, я здесь. У тебя своя работа, от которой ты никогда не откажешься. У меня тоже работа. Компромисс невозможен.
— Звучит как объявление войны.
— Нет, простая логика. Я пытаюсь быть практичной. — Она развернулась и направилась к выходу.
— И еще пытаешься защититься.
— А разве это плохо?
Она обернулась.
— Тебя ничем не прошибешь, Джейн.
— Потому что я этого не позволю.
Они покинули часовню. Пересекли двор и вышли за ворота, которые с лязгом захлопнулись за ними.
— Думаю, не стоит биться головой об стену, — сказал он. — Я готов на многое ради тебя. Но ты тоже должна идти навстречу. Ты тоже должна чем-то жертвовать.
Он развернулся и направился к своей машине.
— Габриэль! — окликнула она.
Дин остановился и обернулся.
— А как ты представлял себе нашу встречу?
— Не знаю. Но мне казалось, что ты по крайней мере будешь мне рада.
— А что еще?
— Что мы опять будем трахаться как кролики.
Она усмехнулась и покачала головой. «Не искушай меня. Не напоминай мне о том, чего мне так не хватает».
Он посмотрел на нее.
— Я бы согласился и на первое, Джейн, — сказал он. Потом скользнул в машину и захлопнул дверцу.
Она смотрела ему вслед и думала: «Трахались как кролики, вот и началась эта неразбериха».
Она поежилась и взглянула на небо. Всего четыре часа, а казалось, ночь уже вступает в свои права, отбирая у дня последние мазки серого света. У Джейн не было перчаток, а ветер так свирепствовал, что обжигал пальцы, пока она доставала ключи и открывала дверцу машины. Сев за руль, она попыталась вставить ключ в замок зажигания, но пальцы онемели и не слушались.
Она замерла, держа ключ в замке.
Вдруг вспомнились руки прокаженной, пальцы, изъеденные до култышек.
И из глубин подсознания внезапно всплыл вопрос о женских руках. Что-то мелькнуло в разговоре, а она это упустила.
«Она сказала, что я грубая, потому что я спросила, почему у той тети нет пальцев».
Джейн вышла из машины, вернулась к воротам и долго звонила в колокол.
Наконец появилась сестра Изабель. Выцветшие глаза неодобрительно глядели на Риццоли сквозь решетку.
— Мне нужно поговорить с девочкой, — сказала Риццоли. — С дочкой миссис Отис.
Нони оказалась в старой аудитории в конце коридора; она сидела там одна, болтая ногами, за старым преподавательским столом, который был усыпан цветными карандашами. На монастырской кухне, где миссис Отис готовила ужин, было значительно теплее, и аромат свежеиспеченного печенья с шоколадной крошкой доносился даже до этого дальнего крыла, тем не менее Нони предпочла спрятаться в этой холодной комнате, подальше от ядовитого языка и неодобрительных взглядов матери. Девочка, казалось, даже не замечала холода. Она зажала в ручонке ярко-зеленый карандаш и, высунув от усердия язык, рисовала искры, сыплющиеся из головы человечка.
— Он сейчас взорвется, — сказала Нони. — Смертельные лучи плавят его мозги. От этого он должен взорваться. Если готовить еду в микроволновке, она иногда взрывается, и это выглядит так же.
— Смертельные лучи зеленого цвета? — поинтересовалась Риццоли.
Нони подняла на нее взгляд.
— А разве они должны быть другого цвета?
— Не знаю. Я всегда думала, что они… мм… серебристые.
— У меня нет такого карандаша. Конрад забрал его у меня в школе и не отдал.
— Думаю, и зеленые сгодятся.