Грешница
Шрифт:
— Привет, детектив. Вы быстро добрались, — приветствовала Риццоли черная женщина-полицейский, дежурившая у входа в бокс.
— Она уже что-нибудь сказала?
— Пока не может. У нее в гортани дыхательная трубка. Но она в полном сознании. Глаза открыты, и я слышала, как медсестра говорила, что она выполняет все указания. Все очень удивлены, что она вообще очнулась.
Тревожный сигнал аппарата искусственного дыхания заставил Риццоли заглянуть в бокс, где она увидела столпившихся вокруг больничной койки медиков. Она узнала нейрохирурга,
— Что там происходит?
— Не знаю. Что-то с давлением. Доктор Сатклифф прибыл сразу же, как только началась вся эта суматоха. Следом за ним явился доктор Юэнь, и с тех пор они там суетятся возле нее. — Дежурная покачала головой. — Наверное, что-то случилось. Аппараты пищат, как бешеные.
— Господи, только не говорите, что мы ее теряем именно тогда, когда она очнулась!
Риццоли проскользнула в бокс. Ослепительный свет больно резанул ее уставшие глаза. Она не могла разглядеть сестру Урсулу в плотном окружении медперсонала, зато видела установленные над ее кроватью мониторы, на экранах которых отражались резкие скачки сердечного ритма.
— Она пытается вытащить эндотрахеальную трубку! — воскликнула медсестра.
— Привяжите руку покрепче!
— Урсула, расслабьтесь. Попытайтесь расслабиться.
— Систолическое опустилось почти до восьмидесяти…
— Почему она такая красная? — спросил Юэнь. — Посмотрите на ее лицо. — Он покосился на визжащий сервовентилятор.
— Сопротивление дыхательных путей, — сказала медсестра. — Она сражается с вентилятором.
— Давление падает, доктор Юэнь. Систолическое восемьдесят.
— Нужно ввести допамин. Ставьте капельницу.
Медсестра вдруг заметила Риццоли, стоявшую в дверях.
— Мэм, вам придется выйти.
— Она в сознании? — спросила Риццоли.
— Выйдите из бокса.
— Я все улажу, — сказал Сатклифф.
Он довольно грубо взял Риццоли за руку и вывел ее из бокса. Потом задернул штору в боксе, и пациентка исчезла из виду. Стоя в сумрачном холле, она ощущала на себе взгляды дежурных медсестер.
— Детектив Риццоли, — сказал Сатклифф, — позвольте нам поработать.
— Но я тоже работаю. Она наш единственный свидетель.
— И находится в критическом состоянии. Мы должны вывести ее из кризиса, прежде чем с ней кто-либо будет разговаривать.
— Она хотя бы в сознании?
— Да.
— И понимает, что происходит?
Он немного помолчал. При слабом освещении нельзя было разглядеть выражение его лица. Риццоли видела лишь широкоплечий силуэт и отражавшиеся в глазах доктора зеленые огоньки мониторов на пультах медсестер.
— Не уверен. Честно говоря, я вообще не надеялся, что она придет в сознание.
— Почему у нее падает давление? Что-нибудь еще случилось?
— Совсем недавно она начала паниковать, возможно, из-за эндотрахеальной трубки. Трубка, действительно, вызывает неприятные ощущения и страх, но ее нельзя убрать, она помогает дышать. Когда давление подскочило, мы дали Урсуле валиум. Но потом давление резко упало.
Медсестра отдернула штору и выглянула из бокса:
— Доктор Сатклифф!
— Да?
— Давление не меняется даже с допамином.
Сатклифф вернулся в бокс.
В открытую дверь Риццоли наблюдала разыгрывавшуюся на ее глазах драму. Руки монахини были зажаты в кулаки, сухожилия выделялись тугими шнурами — она боролась с фиксирующими ремнями, которыми ее пристегнули к поручням кровати. Ее голова была забинтована, а рот закрывала эндотрахеальная трубка, но лицо было хорошо видно. Оно выглядело опухшим, щеки полыхали ярко-красным. Замотанная, словно мумия, в массу бинтов и трубок, Урсула смотрела глазами загнанного животного, зрачки были расширены от страха, безумный взгляд метался из стороны в сторону так, словно она искала лазейку из западни. Поручни кровати дрожали, как решетки клетки, когда она предпринимала очередную попытку вырваться. Вдруг ее тело выгнулось над кроватью, и кардиомонитор издал протяжный писк.
Риццоли тут же метнула взгляд на экран, по которому плыла совершенно прямая линия.
— Все нормально! Нормально! — сказал Сатклифф. — Она просто сорвала один из датчиков.
Доктор вернул датчик на место, и на экране снова появился ритм. Частое бип-бип-бип.
— Увеличьте дозу допамина, — сказал Юэнь. — Будем вливать растворы.
Риццоли смотрела, как медсестра открывает клапан, подавая в вену Урсулы солевой раствор. Когда сознание уже покидало монахиню, ее взгляд упал на Риццоли. И прежде чем ее глаза начали затуманиваться, прежде чем в них погасла последняя искорка сознания, Риццоли успела увидеть во взгляде Урсулы смертельный страх.
— Давление не поднимается! Упало до шестидесяти…
Мышцы на лице Урсулы расслабились, и руки замерли. Под нависающими веками глаза смотрели в никуда. Взгляд стал невидящим.
— Тахикардия, — сказала медсестра. — Я вижу сигналы!
Взгляды врачей тотчас устремились на кардиомонитор. Кривая, которая только что была относительно равномерной, теперь исказилась так, будто кто-то вонзал в нее кинжал.
— Фибрилляция желудочков! — воскликнул Юэнь.
— Я не могу поймать давление! У нее нет перфузии.
— Уберите этот поручень. Быстрей, быстрей, начинаем компрессию.
Риццоли отпрянула от двери, когда одна из медсестер бросилась в коридор с криком:
— У нас синий сигнал!
В окошко бокса Риццоли наблюдала за тем, как вокруг Урсулы все завертелось в страшном вихре. Она наблюдала, как голова Юэня то появлялась, то исчезала из виду, пока он делал искусственное дыхание. Видела, как одно за другим вливаются в капельницу лекарства и стерильные упаковки постепенно устилают пол.