Грешник
Шрифт:
Ну вот и пришло время прощаться с тобой, Эпимос. Ты был странным человеком, похожим в своей слабости и малодушии на прежнего меня. Но ты искренне любил своего сына и позволил себе уйти только тогда, когда посчитал, что он достаточно встал на ноги, чтобы прокормиться с твоего ремесла. Ты постепенно съедал себя, никуда не торопясь, сгорая от жалости к самому себе. Жена тебя бросила, а с сыном отсутствовала какая-либо духовная связь. Ты стал чувствовать всепоглощающие одиночество, которое лишало сил и подавляло волю. И ты ни разу на моей памяти не попытался воспротивиться
И так продолжалось до тех пор, пока я не принес тебе пробный стакан огненной воды. Поверив в то, что сын тратит свои последние деньги на какие-то лекарства, пытаясь вызволить тебя из пучины отчаянья, ты осознал, что выхода из этой ситуации только два. Взять себя в руки, сжать волю в кулак и продолжить жить, вопреки всему. Либо… либо сдаться. И будто бы случайно забытую в твоей комнате чашу с желчью пернатой рыбы ты воспринял как знак свыше. Что же… прощай, Эпимос. Надеюсь, обитель демонов достаточно огромна, чтобы две наши грешные души никогда там не встретились…
Глава 8
Ночью я действительно задремал, хотя спать на жестком дощатом полу, где из всех щелей дуют сквозняки, удовольствие весьма сомнительное. Пусть климат в этой части империи и мягкий, но ночами бывает довольно прохладно. И конечно же в такой обстановке кошмары не смогли обойти меня стороной. Я дергался и вскрикивал во сне, так что когда я проснулся от грома титанических ударов в дверь, которые сотрясали небольшое строение до самой крыши, то испытал огромное облегчение, что очередная ночь уже закончилась.
— Данмар, открывай! — Донесся до меня с улицы рев Астала. — Эй! Ты там? Отзовись!
Поспешно вскочив, я мгновенно сориентировался и принялся натирать до красноты глаза, чтобы было похоже на то, будто бы я проплакал половину ночи. Однако я немного перестарался, и попавшая мне на руки пыль вызвала такое мощное слезотечение, что мои веки опухли, словно воспаленные.
— Паршиво выглядишь, малец, — пророкотал Астал своим глухим басом, сочувственно глядя на меня, когда я вышел на порог кузни. — Я бы не стал тебя беспокоить, но там твои друзья пришли. Думаю, тебе лучше с ними немного пообщаться Поверь мне, я уже терял близких, и в жизни, и на поле боя. Оставаться в таком состоянии наедине с самим собой, это самая дурная затея, какую только можно придумать.
Я сделал вид, что не хочу разговаривать с воителем, а лишь прошел мимо, специально задев здоровяка плечом, словно это он был виноват в моих бедах. По-детски глупо, но вроде так себя и должны вести проблемные подростки? Протопав во двор, по пути пытаясь остановить бегущие слезы, которые от солнечных лучшей полились еще активней, я почти наощупь добрался до открытой калитки, возле которой мялись два смутных силуэта. При ближайшем рассмотрении они оказались теми оборванцами, которые пытались на меня напасть неделей ранее.
— Эм… привет, — поздоровался белобрысый, — Астал рассказал нам, что произошло. И мы понимаем, что тебе не до нас, но ты вроде обещал нам монету…
— Но если сейчас не подходящее время, — вклинился брюнет, — ты просто скажи, когда нам подойти…
Я смотрел полуослепшими заплаканными глазами на парочку визитеров и прикидывал, будет ли мне от них какой-нибудь прок? Астала я привязал уже достаточно крепко, и тот, помимо долга жизни, самостоятельно готов был водрузить на себя хлопоты по заботе обо мне. А вот чем мне могут быть полезны эти непроверенные и ничем необязанные подростки? Разве только что я их смогу использовать в качестве курьеров для каких-нибудь мелких несерьезных поручений… А в дальнейшем, чем Ворган не шутит, может они сумеют стать мне по-настоящему полезными?
— Астал, отдай Чуку и Чаку золотой, пожалуйста.
Мой голос дрожал и срывался, но все свидетели моей игры неловко пытались делать вид, что они ничего не замечают. Как великан расплачивался с парнями, я уже не видел, поскольку ушел дальше изображать из себя убитого горем круглого сироту. Я просидел еще около часа в пустой кузне, борясь с чувством голода и думая, чего бы такого перехватить. Но не престало скорбящему ребенку обжираться от пуза. По крайней мере, без явной причины. Так что спектакль продолжался.
Однако вскоре ко мне пришел Астал, и я тихонько обрадовался его компании, хотя, конечно, не подал виду.
— Эй, мелкий, — позвал он меня, — покажи мне свои вилки, хочу взглянуть.
— Зачем тебе? — Тускло отозвался я, понимая, что здоровяк пытается предпринять попытку вытащить своего подопечного из болота тоски и горя.
— Просто интересно, на что способно твое изобретение. Ты же говорил, что сделал их сам?
— Угу…
— Ну вот и пошли во двор, покажешь!
Делая вид, что поддался на уговоры, я нехотя выполз из своего убежища, с удивлением отметив, что Чук и Чак все еще обретаются во дворе, избегая заходить в дом с покойником. Видимо, великан убедил их остаться, чтобы помочь мне справиться с апатией.
— Давай, нападай! — Азартно крикнул Астал, взяв в руки вместо оружия обломок черенка.
— Это плохая идея, — попытался я возразить, — я не умею драться понарошку.
— Понарошку?! Да ты издеваешься?! — Гигант рассмеялся, пугая раскатами своего хохота сидящих на крыше птиц. — Это называется «тренировка», Данмар, а не «понарошку». И без постоянных упражнений ты никогда не сумеешь достигнуть выдающихся результатов в воинском мастерстве! Чтоб ты знал, прежде чем взять в руки стальной топор, я три года махал деревянной болванкой, залитой свинцом! Мой учитель…
— У тебя был учитель? — Как и любой пацан, видящий здоровенного воина, я напустил на лицо побольше удивления, словно не верил, что он когда тоже был молодым и учился своему ремеслу.
— Конечно был! Когда я начинал тренироваться, то был даже меньше тебя! Ох, и гонял меня он в первый год… Мне тогда казалось, что он меня ненавидит, а потому дает самые тяжелые упражнения. И только спустя долгие годы я понял, что он, наоборот, видел во мне потенциал и старался его таким образом развить. Вот так-то… Пусть Ворган примет его в свою дружину…