Грешники в раю (Любить и беречь)

Гэфни Патриция

– Конечно.

– Хорошо, хорошо. – Джеффри стремительно обернулся; – Последняя просьба. Хотя, учитывая то, что произошло раньше, я вполне тебя пойму, если ты скажешь нет.

– В чем дело?

– Давай пробежку Дьяволу, когда у тебя будет время. Мне некого больше об этом попросить, кроме тебя.

Кристи молча уставился на него, потом тряхнул головой и рассмеялся. Через несколько секунд Джеффри присоединился к нему. Когда они успокоились, он сказал:

– Ты настоящий друг, Кристи. Кому еще я бы мог доверить не только жену, но и коня?

– Это небывалая честь, – ответил Кристи. Джеффри уже стоял на мощенной плиткой дорожке, соединявшей крыльцо с улицей.

– Мы еще увидимся до твоего отъезда?

Джеффри утвердительно помахал рукой.

– Мой нижайший поклон твоей супруге и… коню!

16

июня

Теперь я больше почти не вижу снов. Сама не знаю почему. Но этой ночью один все же приснился. Я даже проснулась. Я шла через густые заросли очень высокого папоротника. Его ярко-зеленые верхушки доставали мне до плеч. Через какую-то калитку я вышла на луг, полный цветов. Рядом со мной оказался мужчина. Его сапоги были золотисто-бронзового цвета из-за пыльцы лютиков, облепившей их. Я не знаю, кто это был, но во сне он казался знакомым. Через некоторое время незнакомый луг превратился в сенокос Маркуса Тиммса, арендатора фермы в Линтон-холле. Вокруг нас множество людей молотили и веяли пшеницу. Мне хотелось пуститься бежать, но мужчина удержал меня за руку, и мы пошли по узкой, еле заметной тропинке к высокому стогу сена на дальнем конце поля.

Здесь сон стал крутиться на месте: он прерывался и начинался вновь, прерывался и начинался, и так до бесконечности, пока я чуть не взбесилась от нетерпения – потому что я знала, что если мы вместе дойдем до стога, то займемся любовью. Кто-то нас остановил, кажется Уильям Холиок, и нам пришлось вступить с ним в нескончаемый разговор об урожае и о том, какую плату должны получать сезонные рабочие сравнительно с прихожанами, живущими в деревне. От этого я наполовину проснулась, но попыталась вернуться в свой сон и досмотреть его – и мне это удалось, сон потерял свой невинный характер. Мы наконец-то достигли стога, я и мой таинственный любовник, и, припав друг к другу, рухнули в пыльное колючее сено. Мы катались и кувыркались в нем. Наша одежда исчезла. Я вся превратилась в сплошное желание. Мне хотелось, чтобы он наполнил меня через край, вошел в меня, я страстно хотела с ним слиться. Это было невозможно выдержать. Томление окончательно разбудило меня, но и наяву оно не проходило. Я лежала, запутавшись во влажных простынях и ночной рубашке, все внутри меня бурлило и кипело, и я даже немного всплакнула от неопределенности и незавершенности.

Кто же был этот человек? Может быть, никто конкретно, просто символ мужчины вообще, мечта о мужчине, которого я никогда не знала, хотя всю свою жизнь провела среди них? Надеюсь, что сны вроде этого для женщин естественны, и ничего особенно тревожного в них нет. Я еще не слишком стара, и четыре года не имела супружеских отношений, если не считать моего мимолетного «медового месяца». Если бы мы жили в Италии, я скорее всего завела бы любовника. Но здесь это кажется чем-то немыслимо вызывающим, пугающе эксцентричным. Ну и ладно. Придется придумать, чем занять себя.

21 июня

Вот уже месяц, как от Джеффри ни слова. Ничего удивительного или нового, впрочем, для меня в этом нет. Я думала, что он, возможно, черкнет одно из своих неразборчивых посланий Кристи Морреллу, если уж не мне, но его преподобие говорит, что ничего не получал. В душной библиотеке старого д’Обрэ я нашла глобус и по нему узнала, где находится Варна: в Болгарии, на Черном море. К северо-востоку лежит остров (а может быть, полуостров – понять невозможно, поскольку этот засиженный мухами глобус так же стар, как и книги, то есть относится к доисторическим временам) под названием Крым. Там Джеффри надеется стать участником настоящих сражений. Я читаю газеты, чтобы быть в курсе событий: мирная старая Англия стала свирепой и кровожадной. Каждый спит и видит настоящую войну, которой здесь не случалось со времен Ватерлоо. В тот раз, насколько мне известно, враг был разбит случайно. Обитатели Уикерли страшно гордятся своим новым виконтом, который отправился спасать Турцию от посягательств России (довольно неопределенный и невразумительный повод, с моей точки зрения, хотя я, наверное, ничего не смыслю в политике). Они никогда не упускают случая спросить меня о муже. Я отвечаю, что почтовая связь ненадежна (это, собственно, истинная правда) и перевожу разговор на другую тему.

Деньги, а точнее их отсутствие, становятся головной болью. Половину денег за свой патент Джеффри взял в кредит, и, поскольку он все еще до конца не вступил в права наследства, большая часть наличности ушла на погашение его долга королевской комиссии. Злая ирония заключается

в том, что виконтесса д’Обрэ в своей огромной груде камней, называемой домом, ныне такая же нищая, как и в бытность свою просто брошенной женой в Холборне. Адвокаты говорят, что это временные трудности и мне нечего волноваться. Но я отнюдь не нахожу все это забавным. Английские законы о наследовании вносят разлад в мою жизнь.

26 июня

С каждым днем очарование этих мест все сильнее захватывает меня. Окрестности чрезвычайно живописны, прогулки по ним – истинное удовольствие. Хотя местные и считают, что негоже мне бродить одной, без провожатых, я все-таки поступаю именно так. Не для того, чтобы бросить вызов их обычаям, а просто потому, что ничего не могу с собой поделать. Меня гонит из дома жужжание пчел в клевере или песня жаворонков в небе, и, не успев толком понять, что случилось, я уже бреду по красному глинистому проселку, такому узкому, что две телеги на нем не разъедутся, зато таинственно укрытому сводом густых ветвей. Иногда меня сопровождает пес Уильяма Холиока, иногда я гуляю в полном одиночестве. Оказывается, живя в переполненном, шумном Лондоне, я, сама того не сознавая, страшно скучала по чистым, свободным пространствам. Здесь есть развалины, оставшиеся еще с римских времен. Местные называют их Монастырский овраг. Он находится в полумиле отсюда по Плимутской дороге. Я часто бываю здесь и отдыхаю среди этих древних камней, любуясь облаками над головой или дикими цветами под ногами. Умиротворение нисходит на меня, я чувствую, что становлюсь чище. Еще я хожу на заброшенный канал, безусловно, самое меланхолическое место во всем Девоне. Даже я нечасто бываю такой грустной, как это тихое одинокое безжизненное место, и оно внушает мне бодрость. Я постоянно пытаюсь зарисовать его, но никак не ухвачу сути.

Линтонский садовник, ворчливый светловолосый шотландец по имени Макорди, изгнал меня из своих владений ввиду некомпетентности. Теперь мне позволено только полоть сорняки и ничего больше. Что правда, то правда, я не умею ухаживать за растениями, и это одно из несчастий моей жизни, потому что я страстно люблю цветы, но, будь на моем месте кто-нибудь более ехидный, он спросил бы мистера Макорди, как он сам себе не действует на нервы. Эти неухоженные, заросшие террасы позади дома ничего общего не имеют с Хэддон-холлом, Чатсуортом или Уобурнским аббатством [11] , могла бы сказать я ему. Кто-то должен привести их в порядок. Даже я, профан в этих делах, вижу великолепную возможность засадить их азалиями, обвить колючими запутанными гирляндами роз и ломоноса, стелющимися побегами вьюнков. Очевидно, если кто и способен сделать это, то вовсе не я. Но и не мистер Макорди.

11

Знаменитые парковые комплексы. 

Внутри дома я не так бесполезна. Миссис Фрут глохнет с каждым днем, и ее обязанности домоправительницы все больше переходят ко мне, потому что более достойной кандидатуры пока не видно. Правда, сейчас из-за отсутствия денег на что-либо, кроме самого неотложного ремонта – залатать прохудившуюся крышу, например, или прочистить дымящие камины, – обязанности эти отнюдь не велики. Я пытаюсь изобрести для прислуги всяческие занятия – навести чистоту в библиотеке, проветрить и очистить от пыли книги, к которым никто не прикасался пятьдесят лет, – но, несмотря на все мои старания, девушки могут быть при деле не более двух-трех часов в день. И это безделье всех, кажется, совершенно устраивает, так что я вынуждена смириться с таким положением дел до поры до времени.

Итак. После того как я сделала вид, что даю мистеру Холиоку указания насчет фермы, дойки коров и ухода за овцами, а он в ответ вежливо сделал вид, что обдумал и принял к руководству мои рекомендации, у меня образовалось много досуга. Я греюсь на солнце, гуляю вдоль реки. Я делаю наброски и пишу. Крестьяне предпочитают держаться особняком, и, надо думать, обо мне у них сложилось такое же мнение. Они необычайно вежливы, но в этой вежливости сквозит скрытое раболепие, и это меня раздражает. Они говорят мне «миледи», а работники форменным образом вытягиваются передо мной в струнку, когда здороваются. Прямо как в средневековье. В то же время я слишком замкнута (ленива?), чтобы ходить с визитами и оставлять свои карточки – проделывать все те утомительные вещи, которые предписывают приличия даже в этой тихой заводи, чтобы завести себе друзей.