Грешники в раю (Любить и беречь)

Гэфни Патриция

Был чудный день с легкими облачками на голубом небе, поющими птичками и распускающимися на деревьях почками. Деревенская лужайка никогда не была зеленее, и дети, как только вышли из церкви, сразу выбежали на нее и стали носиться как сумасшедшие. Энни смотрела на них через плечо миссис Сороугуд, ведя с ней незначительный разговор, а в ее сознании теснились мысли о ее собственном ребенке, ее и Кристи, который будет играть на газоне, а они будут любоваться на него из окна дома викария.

Ее внимание привлек экипаж, который медленно двигался по Главной улице со стороны Линтон-холла и с

такого расстояния напоминал старую карету д’Обрэ, чего, конечно, быть не могло. Она продолжала смотреть на неторопливо двигающийся экипаж и перестала слушать миссис Сороугуд, когда узнала сначала двух гнедых лошадей, тянувших карету, а потом и человека на козлах – Колли Хоррокса, ее собственного кучера. Весьма странно. Энни не заказывала карету, но вот она здесь, остановилась на дороге у церковных ступеней. Миссис Фрут, должно быть, ее неправильно поняла, когда она сказала… когда она…

Свежевыкрашенная зеленая дверь кареты распахнулась изнутри, оттуда показалась бледная рука, откинувшая порожек. «Это сон», – подумала Энни, глядя как длинные ноги в желтовато-коричневых брюках свесились на ступеньку. Джеффри, цепляясь за дверцу, спрыгнул на землю и, слегка покачиваясь, осмотрел заполненную народом лестницу церкви.

В глазах у нее потемнело. Резко обернувшись, Энни взглянула на Кристи и увидела его как будто в бинокль с обратной стороны, белого как мел, с остановившимся взглядом. Она слышала вокруг себя вздохи и неразборчивые восклицания. Джеффри увидел ее. На голове у него был цилиндр. Он снял его с ухмылкой и отвесил короткий, неустойчивый поклон. Его гримаса была ужасна. Он вытянул руки в стороны, подражая Христу и прохрипел в потрясенную тишину:

– Воистину воскрес!

Капитан Карнок заметил, как она покачнулась, и успел ее подхватить до того, как она упала. Его доброе, взволнованное лицо, склонившееся над ней, было последним, что она видела.

***

– Рассказывал ли я тебе, дорогая, о том, как мой отец запер меня в этом шкафу?

Энни с другого конца комнаты смотрела на мужа, который барабанил пятками по дверце небольшого шкафчика, на котором сидел. Она не ответила, стараясь сохранить иллюзию, что, если не говорить с ним, он перестанет существовать.

– Не помню, сколько мне было лет, но я был так мал, что мог тут поместиться. – Он стукнул по дереву ботинком. – Угадай, в чем состояло мое детское преступление. Ну же, дорогая, угадай. Не хочешь мне подыграть? Хорошо, я тебе скажу. Я был наглым. Да! Можешь себе вообразить? Не помню, какую конкретно форму приняла моя наглость в тот раз: не так взглянул, не так ответил. Но я помню шкаф. О да, он не изгладился из моей памяти.

Энни глотнула бренди, стараясь унять дрожь. Любопытно: она пила, а Джеффри нет. Он пил только воду, пил стакан за стаканом, как будто иссох от жажды, но пока никакого алкоголя. Странно.

Он встал и направился к столу посредине гостиной, но по дороге покачнулся и чуть не потерял равновесие.

– Еще, дорогая? – спросил он, наливая еще один стакан воды из серебряного кувшина.

Она смотрела на него, едва скрывая ужас. Он потолстел не меньше чем на тридцать фунтов; его тучное тело казалось как будто лишенным костей. Когда-то

черные и гладкие волосы местами поседели и торчали клоками на полуголом черепе.

Видя, что она не отвечает, он отсалютовал ей своим стаканом и выпил содержимое несколькими шумными глотками. После этого ему пришлось отдышаться, прежде чем он смог заговорить.

– Ну, моя дорогая, ты скучала по мне в мое отсутствие?

Энни провела рукой по глазам, собирая силы для разговора.

– Что с тобой случилось, Джеффри? Где ты был?

– Так сказать, уклончивый ответ, – заметил он с шутливой гримасой. – Что со мной случилось? Ну, ты вряд ли поверишь, но я потерял память. Это называется «амнезия». С греческого переводится как «забывчивость». Я был в военном госпитале в Хэмпшире в течение последних четырех месяцев.

– Я тебе не верю.

Джеффри пожал плечами.

– Тем не менее это… это правда, – он тяжело облокотился на стол; внезапно у него на лбу и на верхней губе выступил пот.

– Ты болен? – резко спросила она.

– Нет-нет. – Но он пошел к дивану и тяжело опустился на него. – Это ничего. Просто радость от приезда домой в объятия любящей жены. Энни больше не могла на него смотреть. Его тело, голос, лицо – все в нем раздражало ее, ей становилось тошно от одного его присутствия.

– Тебе что-нибудь надо? – заставила она себя спросить. Он странно на нее посмотрел. – Я позвоню прислуге, если ты хочешь есть.

– Нет, я не хочу есть. Расскажи, дорогая, как ты жила? Расскажи мне обо всем, что ты делала.

Она казалась сама себе тонким листом стекла. Ей хотелось кричать, кричать, кричать, пока не рухнет дом. Но она слишком устала и не могла собраться с силами даже для того, чтобы выйти из комнаты. Может быть, они оба умрут прямо здесь, в гостиной, замурованные собственным бессилием?

– Как поживает Дьявол? Расскажи мне хоть про него.

Она уставилась на него, как если бы он говорил на иностранном языке. Где-то далеко послышался стук, затем шаги, голоса. Остренькая мордочка Вайолет показалась в дверном проеме, ее нос шевелился в предчувствии новостей.

– Преподобный Моррелл, – провозгласила она.

Джеффри вскочил на ноги.

– Кристи! – с неподдельной радостью воскликнул он и пошел навстречу, на середину комнаты. – Бог мой, посмотрите на него.

На миг голубые глаза Кристи остановились на ней, но этого было достаточно, чтобы у нее дрогнуло сердце. Он выглядел больным. Он безмолвно поздоровался за руку с Джеффри, изо всех сил стараясь улыбнуться.

Если она останется, ей конец. Ее голос пронзительно задребезжал.

– Вы меня извините?

Она с трудом, как старуха, поднялись с кресла.

Голос ей окончательно отказал. Она беспомощно посмотрела на Кристи. Он тоже не мог говорить, она видела это. Опустив голову, она вышла из комнаты.

– Ну ладно, садись! Хочешь выпить? Или чаю? Я позвоню, если хочешь.

– Нет, не надо. Я не останусь, я просто… – Он умолк, сам не понимая, что говорит.

У него перед глазами стояло измученное лицо Энни, и он не мог связать двух слов. Зачем он сюда пришел? Конечно, увидеть ее. Теперь она ушла, и он должен делать вид, что пришел повидать Джеффри.