Грешники в раю (Любить и беречь)
Шрифт:
Думаю, я не рождена командовать слугами. Безусловно, у меня нет никаких навыков. В Италии и Франции у нас – у папы и меня – иногда были служанки, но я тогда была слишком мала, чтобы управлять ими сколько-нибудь успешно.
Мне нравится Уильям Холиок, управляющий поместьем. Он шести футов ростом, крепок, как каменная глыба, и никогда не откроет рта, если ему нечего сказать. Джеффри ни за что не сознается, но, по-моему, он побаивается Уильяма. Когда мистер Холиок закончил перечислять нам все то, что успел запустить Эдуард Верлен и что необходимо отремонтировать, исправить и оплатить на ферме Линтон-холла в первую очередь, чтобы избежать катастрофы, я тоже ощутила легкую дрожь. Интересно, что он стал бы делать, если бы вдруг узнал, что новый лорд вовсе не собирается становиться рачительным,
Я между тем пытаюсь разобраться с наследством внутри дома. Тридцать девять комнат! Что мне делать с тридцатью девятью комнатами? Ответ старого лорда был прост: заколотить большинство из них. Мне по душе незамысловатость такого решения, но не его результаты: сухая гниль, плесень, сырость, мыши, крысы, пауки, пыль, паутина и привидения. (Насчет последних пока можно только догадываться, но, спрашивается, как в каменном помещичьем доме, построенном четыре столетия назад, может не быть привидений?) Каждая половица здесь скрипит и потрескивает, словно старческие кости, и во всем доме не найти двух прямых углов. Сквозняки свободно гуляют по всему дому вне зависимости от того, открыты или закрыты двери и окна. Штукатурка везде облупилась, а обои свисают со стен. Все камины дымят. Окна в допотопных переплетах, и их почти невозможно открыть, многие окна закрашены наглухо. Стекла в них такие древние, что внешний мир кажется зыбким и волнистым, как беспокойное море.
Но, несмотря на все изъяны и неудобства этого дома, я чувствую к нему невольную привязанность. Здесь множество чудных диковинок. Мебель уродлива донельзя, повсюду натыкаешься на чучела животных в стеклянных футлярах. Чего стоят хотя бы колибри в библиотеке – целый шкаф! – или гравюры в золоченых рамах, изображающие лорда Нельсона и герцога Веллингтона, что висят в столовой. Просто мороз по коже. Но на каждом шагу неожиданные сюрпризы вроде спрятанного за занавеской алькова, который я совершенно случайно обнаружила, исследуя душную библиотеку. Внутри него я нашла удобную скамью, устланную мягкими подушками, и овальное окно с видом на горбатый мостик через реку. Тут и там обнаруживаются балкончики и небольшие веранды. Большинство из них выглядят ветхими, и пользоваться ими я не решаюсь, но одна, соединенная с центральным холлом, еще совсем прочная. С нее виден обширный парк к западу от дома и можно любоваться закатом. Ну и, конечно, как тут не вспомнить мою маленькую гостиную под самым скатом крыши, такую уютную и удобную, откуда открывается весь простор окрестных пастбищ с овечьими стадами, рядами живых изгородей, узкими проселочными дорогами, над которыми склоняются кроны деревьев. И это все венчает каменный шпиль церкви Всех Святых. Высокий и черный, он господствует над чащей далеких дубов.
За исключением Равенны, где я жила еще маленькой девочкой, единственным местом за всю мою жизнь, в котором мне довелось задержаться надолго, был Руан, где целых два года отцу покровительствовал граф де Бовэ. Поэтому я могу только воображать, что такое «родной дом». Что означает эта снисходительная нежность, которую я начала чувствовать к Линтон-холлу и которая так напоминает великодушную привязанность к непутевому и чудаковатому родственнику? Как бы там ни было, я не собираюсь слишком прислушиваться к сентиментальным вздохам моих душевных струн. Я не в состоянии представить себя пускающей корни, здесь или где-то еще. По-моему, мне не суждено иметь дом.
Как мрачно это звучит. Я устала. Сейчас погашу огонь и пойду спать. Надеюсь, в новом доме мне мой супруг не встретится.
11 апреля
Вот первая порция деревенских сплетен на сегодня: все местные незамужние дамы без ума от Архангела и забрасывают его пирожными и лепешками, вязаными шарфами и перчатками, домашними тапочками, засушенными цветами и книжными закладками, салфеточками – короче, всем, что, по их мнению, способно заполнить прискорбную пустоту его домашнего одиночества. Сестры Хлоя и Кора Суон, дочери кузнеца, являются главными соискательницами, но и мисс Онория Вэнстоун, дочка мэра,
Все эти сведения были мною почерпнуты из рассказа миссис и мисс Уйди, пожилой матери и дочери средних лет, которые сегодня после обеда нанесли мне старомодный визит. Все слухи, разумеется, были поданы в самой выдержанной и респектабельной манере, но мы ведь умеем читать между строк и делать собственные выводы.
Обе дамы с отменным радушием и не без некоторого благоговейного трепета (который меня весьма позабавил, хотя и привел в замешательство) предложили мне дружить по-соседски и подарили большую банку маринованных яиц, которые «с бисквитами и чаем – настоящее благодеяние для пищеварения». Когда их застенчивость немного развеялась, нам удалось довольно славно поболтать. Под конец, поговорив минут двадцать, они пригласили нас с Джеффри на чай после ближайшей воскресной службы.
Я в замешательстве. Что я теперь – обязана ходить в церковь? Насколько серьезно должна я вживаться в новую для меня роль хозяйки поместья? Джеффри, конечно же, не станет ломать голову; все это ему просто шутки. Я думала, что и сама сумею отнестись к этому как к пустякам, – теперь же, столкнувшись с совершенно реальной добротой этих женщин, я в какой-то момент почувствовала, что мое ответное благожелательство – не просто вежливая маска…
Поверенный прислал немного денег, фунтов, по-моему, четыреста. Джеффри забрал их и еще с утра отправился в Эксетер покупать лошадь, так что теперь я одна. Никогда мне не удавалось решить, что хуже – быть в полном одиночестве или же быть в одиночестве с собственным мужем.
13 апреля
Никакой трагедии нет, просто приближается ночь. Но вечерами, подобными этому, я начинаю понимать, отчего людей тянет к выпивке. Все чувства болезненно обостряются, беспокойство висит в воздухе, время еле ползет. Уже с шести часов наступающая ночь представляется бесконечной, нездоровые мысли скребутся в голове. Кто поговорит со мной? Кому бы мне написать письмо? Может быть, Уильям Холиок посидел бы со мной минут десять или лучше час? Но нет, я не обращусь к нему. Сегодня мне так одиноко и страшно, что сама мысль о том, чтобы затеять разговор с кем-то чужим, просто невыносима. И все же – опять – мне необходимо услышать человеческий голос, взглянуть кому-нибудь в лицо, просто увидеть кого-то, переходящего двор. Мне необходимо вырваться из плена собственного тоскующего мозга.
Нет, я ни с кем не могу говорить, я сейчас совершенно не способна к общению. Постороннему человеку я покажусь куда более странной, чем на самом деле, совсем сумасшедшей… Что ж, может быть, так оно и есть. Так оно, наверное, и начинается. Если я буду продолжать в том же духе и дальше, то уж непременно сойду с ума.
Моя жизнь превратилась в пустыню. Я страшно изголодалась по теплу, доброте, простым проявлениям самой обыкновенной симпатии.
Я страшусь потерять чувство реальности, выбиться из колеи обыденной жизни, сорваться в безумие и закончить свой путь в темной комнате, воя от отчаяния. Абсурд! О, как мне нужен наркотик, чтобы провалиться в сон, глубокий, мертвый, без видений. Утренние птицы, бесцеремонное солнце, множество новых картин, переполненных жизнью, – вот что вернет мне отвагу. Но сейчас я боюсь этого полумрака, этих темных мыслей, умирания, смерти, конца. Господи! Что же мне делать?
Ничего. Открыть книгу, потребовать чаю. Терпеть.
Шаги на лестнице: своевременное вторжение. Надеюсь, это…
Это была Сьюзен.
– Извините, миледи, если помешала, – сказала она, еле переводя дух после подъема, – да только, по-моему, надо вам знать, что преподобный Моррелл приходил к его светлости.
– Преподобный Моррелл? Он еще здесь? – Она быстро взглянула на каминные часы. Было почти девять.
– Ну, может, он еще не ушел. Видите ли, мэм, Вайолет провела было его в голубую гостиную, да тут миссис Фрут заходит и говорит, мол, его светлости нету, а вы, стало быть, не расположены – в точности как вы сказали, когда к ужину не спустились.