Грешный и влюбленный (Древнее проклятие)
Шрифт:
— Что за болван, — бросил Ранд, и голос его дрожал от гнева.
— Вы-то еще хуже, — резко отозвалась она, собираясь уходить.
Он поймал ее за руку.
— Что стряслось?
И у него еще хватает наглости спрашивать!
— Значит, я по казармам шляюсь? Как маркитантка или мародер, так вы считаете? — крикнула Силван, потеряв контроль над собой. Она понимала, что истинная леди не должна позволять себе повышать голос. Но этот странный дом с его странными обитателями, вся обстановка нервного напряжения, в которой Силван пребывала вот уже вторые сутки, а главное, сам этот мужчина заставили ее позабыть и приличные манеры,
— Это я со злости. — Ранд себя оправдывал и, кажется, был уверен, что она все поймет. И простит.
— Со злости? — Вот теперь Силван и сама разъярилась не на шутку. — Изволили гневаться, значит? А если вас что-то злит, вы, получается, вольны говорить все, что на ум взбредет, и никто не смей на вас обижаться, так? Вы все заранее себе прощаете и думаете, можно любые гадости творить, раз уж вы такой несчастный калека? — Она отшатнулась от него, словно ей и стоять-то рядом противно. — Да и чем это вы такой уж несчастный? Ноги не работают, верно. Но остальное-то в порядке.
— Есть кое-что похуже. Много хуже!
— Что же?
Но Ранд молчал. Как ему хотелось рассказать ей обо всем — о том, что мучило его как неотвязный кошмар, что не давало ему спать по ночам и заставляло буйствовать днем. Сегодняшний рассказ викария еще больше подтвердил его подозрения. Если это окажется правдой… Нет, он не должен вовлекать Силван в эту грязную историю.
Если бы Силван знала, какие мысли бродят в голове у Ранда, она бы, может, и простила его. Но она объясняла его молчание по-своему. Молчит, потому что сказать ему нечего. Ну, с Рандом-то все понятно, а вот священник… Ему откуда ее прошлое стало известно? Или и здесь несчастный калека постарался?
Она искоса взглянула на Ранда:
— А откуда ваш отец Доналд додумался о слухах на мой счет?
— Ну, он же наш духовный отец, — хмыкнул Ранд. — Кому и знать все сплетни, как не ему! Каждое словечко людской молвы до него доходит. Он, по-моему, вообще не спит, день и ночь готов слушать чужие пересуды. Вечно бродит по своим грешникам, да еще до того ловок, что застает их врасплох, как раз тогда, когда им особенно скверно. В итоге он самый осведомленный человек во всей округе.
— А про.., поцелуи он тоже дознался?
— Ну, нет, — успокоил ее Ранд. — Про это только Джасперу с Бетти известно, а они — люди надежные.
— И то хорошо, — вздохнула Силван. Она посмотрела на Ранда, и ему как-то не по себе стало от этого холодного взгляда.
— Знаете, сколько ветеранов Ватерлоо нищенствует сейчас на лондонских улицах? — негромко, словно разговаривая сама с собой, произнесла Силван. — Я подаю им милостыню.
Бывает, что они узнают меня. Иногда благодарят, но чаще проклинают. А вы сидите тут, в тепле и сытости, под вами — удобное кресло на колесах, вокруг вас суетится любящая родня, а вы исходите жалостью к себе.
Повернувшись на каблуках, она направилась к двери, но потом остановилась и вновь обернулась к нему.
— Мне жаль вас, лорд Ранд. Но моя жалость вряд ли вам понравится. Ваше семейство, если о чем и мечтает, так только о том, чтобы вам было хорошо, но даже если вы снова сможете ходить, лучше вы не станете. Вы так и останетесь малодушным трусом, которому страшно взглянуть в лицо жизни и достойно встретить ее испытания.
Она выскочила из комнаты, бросив его тут, с протянутой рукой и попыткой объясниться
Странно, но он не ощущал в себе особых перемен. Ничего такого не случилось, чему надо бы случиться. Ему до сих пор снилось и грезилось все это: прогулки, работа, возня с женщиной… Минувшей ночью той женщиной была Силван, а сейчас, утром, многое бы он дал, чтобы понять, где грезы, а где действительность. Вот если бы она вновь очутилась в его постели!
Но какое там… Он вместо этого обидел ее. Ясно, что она разрешит теперь прикоснуться к себе не раньше чем он вновь завоюет ее уважение.
Его преподобие отец Доналд ошибался во всем и всегда, но в одном он был прав. Если Ранд не собирается умирать — а в этой жизни есть еще кое-что для него привлекательное, — он не должен покоряться своей судьбе, какой бы жестокой и несправедливой она ни казалась, у него есть еще один шанс, последний. И он должен им воспользоваться.
Сидя в своем кресле на колесах близ Силван, которая решила полежать на траве, Ранд поймал то мгновение, когда она провалилась в дремоту. Ее стиснутые кулачки расслабились, пальцы ее ног, прежде поджатые, чего не могли скрыть тонкие кожаные туфельки, выпрямились, а колени, которые она всегда держала вместе, слегка раздвинулись. Брови, вечно нахмуренные, из-за чего между ними пролегла глубокая морщинка, разгладились, а из слегка раскрывшихся губ вырвался даже слабый звук, легкое посапывание, сдержанное, как и приличествует леди.
Не впервые он был озадачен: ну, почему ей для этого непременно нужно оказаться на ярком солнце, в самый разгар дня, на свежем воздухе — неужели иначе никак невозможно заснуть? Изо дня в день вот уже три недели подряд Силван вытаскивала его на прогулки. Она катала его кресло на колесах, вместе с ним разумеется, по всем окрестностям, забираясь в совсем уж нетронутые, казавшиеся дикими уголки — это, считала она, должно было способствовать исцелению его души. Хотя вообще-то казалось, что ей самой одиночество было куда нужнее, чем Ранду.
Три недели в ее обществе, целые три недели, а он все еще ничего не знал об этой девушке — зато только о ней и думал. Все время.
Она давала указания Джасперу, как именно следует разминать ноги Ранда. Она следила за тем, чем и как он питается, и вливала в него омерзительнейшие настои и отвары, будто бы поднимающие его настроение и укрепляющие его тело. Заводила она разговор и про поездку на воды, на курорт с целебными горячими источниками, но Ранд яростно воспротивился этой затее, над чем она только посмеялась. Одним словом, Силван вела себя, как хотела, И могла себе позволить это, потому что сумела покорить всю его родню.