Грета Гарбо и её возлюбленные
Шрифт:
В одном из писем Гарбо Сесиль намекает на «жадные глотки омерзительной на вкус воды, которая способна чудодейственным образом восстановить силы Вашей Светлости».
Сопровождаемый Дэвидом Гербертом, он 4 августа по пути в Танжер отправился в Марсель, досадуя, что потерял целое лето, а Гарбо так и не приехала к нему. Вскоре после его отъезда в Пелхэм-Плейс пришло от Гарбо довольно сбивчивое письмо. Суть его вкратце заключалась в том, что она якобы является жертвой странного стечения обстоятельств и ей необходимо как можно быстрее поправиться. Гарбо интересовалась, по-прежнему ли Сесиль такой же попрыгунчик, добавляя, что ей ужасно его недостает. Прибегнув к своеобразной конспирации, Гарбо обращалась к нему с настоятельной просьбой написать ей письмо от имени Питера Уотсона, а она тогда решит, что же ей делать дальше. А пока они со Шлее чувствуют себя неважно,
Сесиль проводил в Танжере памятные деньки. «Здесь имеются все мыслимые разновидности негодяев, все возможные формы порока», — писал он Гарбо. В числе таковых оказался и недоросток Трумен Кэпот, устроивший ночной пикник в скалах у мыса Спартель, — «лишь каким-то чудом ему удалось не расшибить голову о камни, отделавшись лишь всклокоченными волосами и разбив очки».
Сесиль не терял надежды, что Гарбо все-таки сумеет вырваться к нему в Танжер или же, что еще лучше, в Лондон. Его следующий маневр состоял в том, чтобы, последовав ее совету, сочинить ей такое письмо, которое она смогла бы показать Шлее. Написано оно было гораздо более аккуратным почерком:
«Дражайшая Грета!
Послал тебе сегодня телеграмму, чтобы узнать, не пожелаете ли вы с Джорджем приехать погостить у меня? Мы бы постарались обеспечить вам необходимый комфорт. Купаться здесь — истинное блаженство, а арабская жизнь наверняка тебя зачарует.
Дом наш — уродливое современное строение, но зато в нем прохладно. У нас есть несколько довольно комичных слуг — будь уверена, здесь никто не собирается нападать на тебя.
Ну, или, на худой конец, приезжайте ко мне в Англию, только дайте знать заранее о ваших планах.
Наилучшие пожелания от меня и Дэвида.
Ответа не последовало. Гарбо и Шлее все равно не смогли бы приехать в Танжер, так как им предстояло утрясти все вопросы по поводу фильма Уолтера Вангера «Герцогиня де Ланже». Из Экс-Ле-Бэн они в конце августа отправились в Рим.
Как обычно, Гарбо путешествовала под псевдонимом «мисс Гарриет Браун». Некоторое время, пока шли переговоры о возможном создании фильма, они жили в отеле «Хасслер». Гарбо пыталась соблюдать инкогнито, однако вездесущая пресса вновь пронюхала о ее пребывании. В первую неделю сентября у нее не было отбоя от папарацци [9] — стоило ей только выйти из отеля или же Базилики Святого Петра во время осмотра достопримечательностей города.
9
папарацци (итал.) — фотографы бульварных изданий.
Однако проект создания фильма, как и все предыдущие попытки такого рода, потерпел неудачу. Компания переживала финансовые трудности, и Гарбо была несколько ошарашена предложением оказать проекту посильную поддержку. Вмешательство Шлее, несомненно, явилось негативным фактором. Как отмечала Залька Фиртель, именно эта неудача вынудила Гарбо раз и навсегда отказаться от дальнейших попыток сниматься в кино. В некотором роде ей повезло, что у нее было достаточно денег, чтобы до конца своих дней гордо держаться особняком.
Гарбо и Шлее нашли временное пристанище на вилле неподалеку от Рима, и в конечном итоге отбыли в Париж. Сесиль тоже сделал остановку по пути из Танжера. Сначала он зашел к Гарбо в отель, но вынужден был оставить записку.
К его удивлению, вскоре раздался телефонный звонок.
«Это ты, Битти? Ну кто бы мог подумать! — и я тотчас понял, что Грета в хорошем настроении», — пишет Битон в своем дневнике.
«Ее треволнения из-за фильма отступили на второй план, к величайшему ее облегчению, и теперь она снова исполнена бодрости духа. Я в восторге от того, что через полчаса снова увижу ее и прогуляюсь с нею по парку; я одеваюсь с особой тщательностью и несусь вдоль по улицам, весь разгоряченный на солнце, вспомнив, что оставил в отеле шляпу, — я знаю, что Гарбо не любит, когда я прихожу к ней без шляпы (подумать только, чтобы парень — и без шляпы!) — и пытаюсь при этом не опоздать.
И пока я жду, когда она спустится ко мне по гостиничной лестнице, меня берет в оборот какой-то бумагомаратель из светской хроники — этого мне только не хватало! — и
Я поражаюсь, как все эти кошмарные выходки прессы и гангстеров от кино не сделали из нее нервнобольную, но, несмотря на ее утверждения «Нет, нет, у меня все еще есть глаза и я знаю, как ими пользоваться», она выглядела даже лучше, чем я осмелился предполагать. Она заметно похудела, грудь совершенно плоская, а талия — просто наитончайшая».
Парочка уселась в «голубой облезлый» автомобильчик «де сото», и шофер повез их в Булонский Лес. Там они принялись чинно прогуливаться под ручку:
«Я пребывал в полном восторге от того, что я снова с ней, такое случается нечасто. Это было истинным блаженством. И лишь сожалел, глубоко сожалел — или же все-таки испытывая некое облегчение, — что она не приедет ко мне в Англию — может, она все-таки приедет погостить пару дней, если они отправятся в понедельник, — и затем мало-помалу Грета рассказала мне ужасную историю их европейского путешествия. Она пробыла в Европе два месяца и практически ничего не видела — не побывала даже в театре, — а компания, с которой у нее контракт, выдавала ей ложь за ложью. Да, они готовы приступить к съемкам. Когда же постепенно выяснилось, что у них на счету ни гроша, они вынудили ее поехать в Рим и там пытались склонить ее к ведению переговоров — чтобы она улыбалась итальянским толстосумам, для того чтобы те раскошелились на фильм с ее участием. Разумеется, на это она не согласилась — итальянские газетчики превратили ее жизнь в сущее мучение, вернее, в собачью жизнь. Круглые сутки возле ее отеля стояла припаркованная машина, и стоило ей только отправиться туда, как за ней по пятам тотчас отчаливала стая репортеров. И поэтому она была вынуждена оставаться в номере, за закрытыми ставнями, потому что ее окна выходили во внутренний дворик и постояльцы из других номеров имели привычку таращиться на нее.
В Италии фоторепортеры — сущие бандиты; будь у меня оружие — клянусь, я бы уложил их на месте, как, например, в тот день, когда у меня с собой была трость — и, господи, как меня подмывало тогда поразбивать им камеры, но я понимал, что это чревато скандалом. Они ни перед чем не остановятся, лишь бы заполучить ваш снимок — или что-нибудь еще.
Я спросил:
— А почему ты не согласилась сфотографироваться, когда впервые вступила на палубу? Разве раньше ты этого не делала?
— Я делала это четыре раза в жизни, можно подумать, тебе неизвестно, что делала это через силу — уж таков мой характер, я это ненавижу и не могу себя изменить. И потом, начинает казаться, что можно ускользнуть, и, потом, стоит им обнаружить, что ты их перехитрила, как они бросаются за тобой в погоню и пытаются заставить тебя покориться, но как только такое случается, ты отказываешься покориться им — а затем это происходит. Я потеряла сон и покой. В Риме я всего лишь дважды вышла на люди. Один раз в Галерею, а другой раз в церковь, и все равно не нашла душевного успокоения, потому что когда-то давно я привыкла сниматься в фильмах. Просто ужасно, стоит только задуматься, что у тебя нет ровно никакой личной жизни. И ты не можешь позволить себе никакой свободы — что коль уж пресса отправилась за тобой в погоню, то здесь уж ничего не поделаешь!..»
Сесиль еще раз повторил свое приглашение в Англию, но Гарбо ответила:
— Я не могу позволить, чтобы мой спутник возвратился домой один, — просто сказать, ну вот, у меня тоже есть свое приглашение и я остаюсь.
Позднее, предварительно договорившись, Сесиль отправился навестить ее и Шлее. Шлее принялся рассказывать историю о том, как ловко он перехитрил мошенников-кинодельцов. Его адвокатское чутье спасло их от куда более крупных неприятностей. Сесиля это мало убедило:
«И пока он пытался найти оправдание своим действиям, я проникся убеждением, что, возможно, он несет частичную ответственность за фиаско, постигшее этот проект, ведь он по сути дела был любителем, который взялся вести дело с профессионалами; то, как ему удалось взять в свои руки интересы Гарбо, вселяет тревогу, и я не вижу никакой возможности освободить ее из-под его влияния; и хотя общество друг друга их больше не возбуждает и они частенько сидят, не проронив ни слова, она придает чувство важности его тоскливому существованию, и вряд ли он позволит ей выскользнуть из его мертвой хватки. Она же, в свою очередь, до глубины души глубоко тронута. его преданностью и его попытками помочь ей, и это еще теснее привязывает их друг к другу».