Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова
Шрифт:
1910
Я начинал прошлый год убаюкивающим стихотворением Тютчева… В этих словах я видел выражение всех моих помыслов и желаний, и я искренно просил:
…Дай вкусить уничтоженьяС миром дремлющим смешай.Я желал только покоя, мне хотелось мечтать, философствовать и, ничего не делая, думать о нирване. Теперь не то… Я также ищу спасенья от «жизни» в кавычках, но я спасаюсь от нирваны, потому что это только оборотная сторона той же «жизни», та же жизнь, но с обратным знаком. Я не хочу и не могу не «жить», но жить я должен, и потому:
Да в «жизни» умеретьВне ж «жизни» бурно житьВот цель моя, вот все мое стремленье.Этой настоящей жизни, жизни вне «жизни», я достигну наукой.
«Da mihi punctum et terram movebo» [24] , а punctum [25] –
24
Дай мне точку [опоры], и я поверну землю (лат.).
25
Точка (лат.).
26
Земля (лат.).
27
Двигать (лат.).
28
Принцип относительности (нем.).
Ем, пью, лежу на диване, безобразничаю, играю на рояле, читаю газеты, журналы… когда же тут наукой заниматься. Посидишь, посидишь над аналитической геометрией, а потом дай-де лягу на минутку отдохнуть. Проходит минутка, потом другая, а там глядь для ровного счета и все 1/4 часа, время идти за газетами, сбегаешь, принесли какую-нибудь ерунду, пока ее читаешь подоспевает ужин, там чай, а там уж 10 ч. и о, ужас, от аналитической геометрии одно воспоминание остается, надо по настоящему отдыхать. Берешься за беллетристику… Впрочем, благодарение Богу, начинаю я от всяких историй литератур, критик, философий и прочей дилетантской мерзости отставать, слава Богу перестаю понемножку быть «общеобразовательным», «миросозерцателем» u. s. w. [29]
29
Сокр. от und so weiter – и так далее (нем.).
Я вот теперь ускорил шаг к науке; и, кажется, должен был быть довольным, цель исполнена; но heu mihi [30] пошел-то я пошел, но слишком быстро пришел к скату горы, откуда стала видна вся даль и недосягаемость конечной цели, и вместо радости вышло горе. Да, heu mihi.
Вот что только меня тяготит: ни мгновения я не помню, когда бы я был доволен, или, вернее, не то, что доволен настоящим, а когда бы мне не хотелось будущего.
30
Горе мне (лат.).
Со вчерашнего дня мне пошел 20-й год. Sans doute [31] я пока еще иду в гору и даже очень круто поднимаюсь. До 10 лет, до поступления в школу я был ребенком, ребенком трусливым, одиноким, мистиком, мечтавшим, мечтавшим и мечтавшим до 15 лет, я был учеником и опять мистиком, мечтавшим об алхимии, чудесах, колдунах, любившим играть в магию, много и без толку читавшим и глубоко верующим. С 1905 г. я стал себя понимать, сначала грубо и странно; я сделался поэтом, философом, миросозерцателем и… я стал выделяться. Я узнал, точнее, перечувствовал, и пессимизм, и оптимизм, и радость, и отчаяние, и научную религию, моим первым учителем была книга Мечникова. Но я никогда чуть-чуть глубоко не интересовался чужой современной жизнью, хотя кругом все и кипело. И революция была только толчком, переломившим меня в отношении миросозерцательном. Я никогда не хотел быть ни социалистом, ни кадетом, ни чем другим, я всегда бежал внешней жизни. Я всегда любил историю, вернее историю культуры, внешности, любил искусство, любил науку, жизни я никогда не любил, я жил или прошлым, или красивым, или абстрактным. Но вот новая эпоха начинается, эпоха отпадения от миросозерцательности, эпоха чистой науки и искусства. Равнодушно спокойно и красиво прожить жизнью ученого – вот mon id'ee fixe [32] теперь. Итак, я теперь в начале новой ступени моей жизни. Лестница, по которой я иду, – крута, но без излома. От мистицизма, заполненного жизнью, через псевдонауку, миросозерцательство я поднимаюсь к чистой абстрактной науке, и не хочу я идти по другой дороге, не прельщает меня ничто другое, и своей дорогой я доволен вполне. Но одно дело дорога, а другое идущий по ней. Вот собой-то я и недоволен, слишком медленно иду я, слишком близко еще, под ногами разные эмпириокритицизмы, энергетизмы, дарвинизмы, и слишком высоко еще кристально чистая наука.
31
Несомненно (фр.).
32
Моя навязчивая идея (фр.).
Ничего я не люблю, ничего не ненавижу. И это, ей Богу, не слова, это факт, мне иногда страшно за самого [себя] становится ‹…›
Я люблю историю, книги, картины потому, что это красиво. Мой эстетизм – это единственно возможное отношение человека с атрофированной социальной стороной к жизни. У меня нет этики, религии, истинной страсти потому, что я не совсем человек, как все человеки; у меня есть эстетика,
Сегодня Пасха, дворники пьяные, колокола звонят, а мне ужасно не по себе. Почему? Точно не знаю. Я было начал заниматься, как следует на Страстной [неделе], да тут подвернулся Иван Евсеич. Я люблю и любил красоту страстных служб, но, ей Богу же, ложиться в 5 ч. утра, целый день стоять на ногах, слушать какие-то идиотские «непорочны» – это скверно: а они-то у меня все время отнимали; придешь домой весь разбитый, зеваешь, спишь, только и можно что «Войну и мир» читать, а уж куда тут до математики.
Мне скучно, бес. Что делать, Фауст?Таков вам положен предел,Его ж никто не преступает.Вся тварь разумная скучает:Иной от лени, тот от дел;Кто верит, кто утратил веру;Тот насладиться не успел,Тот насладился через меру,И всяк зевает, да живет –И всех вас гроб, зевая, ждет.Зевай и ты.Нашел в одном старом дневнике, кажется, 1905 года, даже что-то в таком роде: «Вот уж четыре месяца, как я не верю в Бога». С одной стороны, c’est ridicule [33] , а с другой c’est tres interessant [34] , да и не то что interessant, а так как-то ощутительно чувствуешь какую-то идейную лучинку, действительное «миросозерцательство». Да, mon Dieu [35] , как это смешно и как это романтично. Ах, как я здорово когда-то доказывал небытие Бога арифметической прогрессией, какой я был «жрец науки» и как глубоко я верил, что «царство науки не знает предела, всюду следы ее вечных побед». 1) Бога нет. 2) Цели жизни нет. 3) Произошли люди от обезьяны и 4) Все подчиняется физико-химическим законам, а потому да здравствует наука. Ах, как это просто, ну, конечно, это не важно, и – глупо. Ну, да и после не умнее. Прочел Ибсена, Мережковского и… Америку опять открыл – все дело в личности, hier ist die Hund begraben [36] ; личность – это религия, пессимизм, «дисгармонии», а потому долой личность; а тут еще на грех Мах подвернулся, ну и поехало, долой личность, хочу с космосом слиться, «всё во мне и я во всем» – а ведь это все в прошлом году, следовательно, недавно. Да, да глупо, но несомненно горячо. Maintenant tout est calme [37] . Всякое миросозерцательство исчезло, т. е. не «миросозерцание» исчезло (оно, хочешь не хочешь, существует), а именно миросозерцательство, горячность, вера в истину. Я стал эстетиком, а это миросозерцание как таковое contradictio in adjecto [38] и resume потому-то кажется и не пишется искренно, но, может, и не оттого, может, и ошибаюсь, Ich kenne nichts [39] , и мой девиз
33
Смешно (фр.).
34
Очень интересно (фр.).
35
Мой Бог (фр.).
36
Вот где собака зарыта (нем.).
37
Теперь все спокойно (фр.).
38
Внутреннее противоречие (лат.).
39
Я ничего не знаю (нем.).
Впрочем, это вовсе не значит, что я в науке отчаялся; вовсе я не отчаялся и верю ей матушке по-прежнему, если не больше. Просто именно мне в ней и нравится это «gehn zu lassen, wie’s Gott gef"allt». Ох, боюсь я знания истины v'erit'e [41] , heilige Wahrheit usw [42] , боюсь превращения я музыки Божьей в шарманку. Да-с, и в науке, до поры до времени, я пока эстетик, и вся моя холодность-то теперешняя, не миросозерцательство, есть просто почва научная, на которой nous reservons toujours l’ esperance [43] возрастут не одни плевелы, а и плоды полезные, если и не для других, т. е. minimum, pour moi [44] . Теперь время летнее, надо сеять озимые, а я еще не начинал, дай Бог начать.
40
«Большой и малый свет вам изучать придется. / А там – пускай все остается, / Как бог пошлет» (Гете И. В. Фауст. Сцена 4. Слова Мефистофеля. Пер. с нем. Н. А. Холодковского).
41
Истина (фр.).
42
Святая правда и т. д. (нем.).
43
Мы всегда сохраняем надежду (фр.).
44
Минимум, для меня (фр.).