Гридень. Начало
Шрифт:
— Сало соленое дам, хоть по весу телеги, — говорил Арон.
— А, может снимем пробу? Поснедаем салом, дабы понять какое оно? — решил покуражиться я, заодно удостовериться, что мои подозрения о тайном иудее верны.
Все же для иудея — сало не кошерно, под строгим запретом.
— Я дам тебе, Владислав, тебе кусок с собой, — отвечал выкрест.
— Нет, давай вместе испробуем! Я хоть и пресытился твоей кашей, знатная, но от сала не откажусь, — настаивал я.
Лицо Арона посетила озадаченность.
— Арон, ты иудей? —
— А? Нет, нет! Могу и символ веры прочитать, — спешно отвечал торговец.
— Читал уже, — усмехнулся я.
— Тогда что ты хочешь от того, какой я веры… Я христианин, так и знай! — Арон явно растерялся.
— Ничего. Ты мне нужен, потому вопрос веры оставь себе. А вот скинуть пять долей со своих товаров… — нужно же было хоть что-то выторговать себе за то, что раскусил торговца.
— Сговоришься о том с Ириной, — рассмеялся Арон.
Видел он, как я реагирую на девушку, тоже старается такой свой козырь использовать.
— А почему она не мужняя жена? — неожиданно даже для себя задал я вопрос.
Арон самодовольно разгладил рыжеватую бороду, посмотрел на меня, выдержал паузу, а после ошарашил:
— Так мужняя, как же бабе в двадцать годков и не было мужней? Чай не больная, а самая то.
Вот так рушатся надежды.
— Мы сговорились с тобой, Арон, — решил я заканчивать долгий разговор, пришло некоторое разочарование.
Мы продавали почти все сабли, четырех коней, пояса, меняли обнаруженные у кипчаков монеты на гривны, продавали, но, все же скорее меняли седла, упряжь. Были у убитых нами половцев и другие вещи. К примеру бронзовая статуэтка какого-то божка, с ладонь размером, сильно заинтересовала Арона, что он не смог скрыть, а я воспользовался этим.
Ну а взамен брали шерстяные плащи, штаны, типа шаровары, кольчуги, три меча, четыре шлема. Многое получалось купить только благодаря продаже коней. Они весьма ценились в Киеве.
— Приди завтра, Влад, я поговорить еще с тобой хочу. Приди один, если есть кто у тебя старшим, кто не зарубит из-за дурного слова, возьми лучше и его. Токмо не князя вашего звать, пока что… — сказал на последок Арон, когда мы стояли уже на выходе из дома.
Я лихо запрыгнул на коня. Гляди-ка, такое на тренировках получается раз из пяти попыток, а тут с первой. Хотели гормоны побудить меня к залихватским поступкам напоказ, они, видимо, и способствовали лучшему исполнению упражнения. Она смотрела… Стояла у дверного проема и провожала меня взглядом. Очень заинтересованным взглядом.
Возвращались частично довольными. Нет, расторговались удачно, как по мнению Боброка, так я и вовсе молодец. Он слышал некоторые наши споры с Ароном и удивлялся, как это я так торгуюсь, словно рожденный торговцем.
Как я погляжу, в этом времени уже идет разделение и воин — это, непосредственно боец, а купец — это уже не воин. На заре становления Древнерусского государства было иначе. Тогда купец
— Вот и ты! — словно отец, встречающий у порога пьяного подростка с вечеринки, обратился Мирон.
— Вот и я, — отвечал я с улыбкой.
Нашелся тут папочка. Однако, серьезный вид десятника несколько настораживал и не давал поводов для веселья.
— Что случилось? — спросил я.
— Тебя учил Богояр? Ухваткам его, да воинским премудростям? — спросил Мирон, дождавшись, когда мое сопровождение уйдет подальше, в усадьбу.
Я подтвердил, что да. Некоторые приемы, якобы секретные, отец мне показывал. Я их вспоминал во время тренировок. Может и не все всплыло в памяти, но многое, точно.
— Ты хочешь, дабы я показал тебе науку Богояра? — не трудно было догадаться, к чему именно ведет Мирон.
— Да. Я хочу победить его. Разумею, что он отец твой, но… — недоговорив, десятник уставился на меня, ожидая ответа.
— Пошли! Я и сам хотел потренироваться, пусть в этот раз с тобой, — сказал я и направился в усадьбу.
Тут смогли найти место, несмотря на то, что даже во дворе было не протолкнуться, огородили ристалище, ну или как называют все — Круг. Отработку ударов и приемов я чаще сперва делал бездоспешным. Конечно, важно кольчугу и другое воинское защитное одеяние носить как можно дольше, чтобы не ощущать никакой тяжести в бою. Но при постановке удара, приема, я посчитал, что важно добиться точности движений, запомнить руками и головой последовательность и правильность выполнения.
Мы стали друг напротив друга, в руках тренировочные деревянные мечи. Чтобы это учебное оружие соответствовало тяжести боевого, или даже чуть превосходило, к деревяшке прикреплялись железные пластины. Правда такое утяжеление создавало из рук вон плохую балансировку, но тут сильно не заморачивались созданием идеального учебного орудия для тренировок.
Удар сверху, Мирон парирует, заступ вправо и резкий удар по ногам. Десятник и этот удар парирует, вот только раскрывает грудь. Я направляю туда колющий удар, десятник с трудом, делая шаг назад, разрывает дистанцию.
— Богояр мог бы сейчас тебя достать, — констатировал я плачевный результат.
И все же отец более сильный мечник, нежели Мирон. И это меня сильно огорчало. Я не хотел смерти десятника. Он и ко мне отнесся благосклонно, да и как командир вполне устраивает.
— Еще раз тоже самое! — решительно сказал Мирон.
А вот такой подход мне нравится. Не отступать и не сдаваться!
Мы тренировались с короткими перерывами на попить воды, да перевести дух. Мне с трудом давалась тренировка, вновь заныло левое плечо, о котором я в последние пару дней и позабыть успел. Однако, я держался.