Григорий Распутин. Тайны «великого старца»
Шрифт:
Хорошо, что ты дал высказаться Ники (греческий принц. – В.Х.), это должно было его умиротворить, и я действительно думаю, что остальные державы некрасиво поступают с Грецией, хотя это мерзкая страна.
Душно, очень кстати пошел дождь, был маленький ливень. Это счастливое предзнаменование для Ани – ей сегодня минуло 32 года. Она просит извинить ее за помарки в ее письме, – сейчас она до завтрашнего вечера уезжает в Финляндию.
В 5 1/4 ко мне приедет Витте с докладом, а завтра – Штюрмер, с которым я должна серьезно поговорить о новых министрах. Увы, назначен Макаров (опять человек, враждебно относящийся к твоей бедной старой женушке, а это не приносит счастья), и я должна обезопасить от них нашего Друга, а также Питирима. Волжин очень дурно поступает – Питирим выбирает наместника своей Лавры, а Волж. это отменяет. Он не имеет права так поступать. Прощай, мой единственный и мое все, муженек мой любимый, светик
Благословляю и целую тебя без счета с глубокой преданностью и любовью.
Твоя». (Переписка Николая и Александры Романовых. 1915–1916 гг. М.; Л., 1925. Т. IV; Платонов О.А. Николай Второй в секретной переписке. М., 2005. С. 548–549.)
По воспоминаниям председателя Государственной Думы М.В. Родзянко о посещении Юго-Западного фронта: «16 июля в сопровождении В.А. Маклакова и М.И. Терещенко я отправился в Бердичев для свидания с Брусиловым. Дела на его фронте были успешны, снаряжения достаточно, и главнокомандующий бодро смотрел на положение армии. Некоторый недостаток чувствовался только в тяжелых снарядах, которых много израсходовали при наступлении.
Командующий восьмой армией Каледин, у которого я был в Луцке, лишь недоумевал, почему Безобразов действует совершенно самостоятельно, не согласуя свои действия с соседями. Совершенно отрицательно он относился к назначению в.к. Павла Александровича командующим одним из корпусов. Великий князь не исполнял приказаний даже своего прямого начальства и вносил еще большую путаницу.
Говоря о Ковеле, Каледин заметил: “Дали бы мне гвардию, я бы взял Ковель: он раньше не был так сильно укреплен, и австрийцы не располагали в этом пункте достаточными силами. Ставка не выполнила своего первоначального плана”.
Каледин очень хвалил пополнения молодых солдат, хорошо обученных, подобранных молодец к молодцу.
Из Луцка поехали в Торчин, где находился санитарный отряд Земского союза, обслуживавший Железную дивизию. По дороге постоянно встречали крытые повозки с ранеными, и повсюду были видны следы недавнего пребывания австрийцев. В Торчине увидели огромное количество трофеев: груды ручных гранат и снарядов и ряды орудий разных калибров. Тяжелые орудия были взяты целым парком, и их тотчас же повернули и обстреляли бежавшего неприятеля. <…>
По дороге из Рожища тянулись бесконечная вереница раненых в простых телегах. Многие с тяжелыми ранениями лежали даже без соломы и громко стонали. Уполномоченный Красного Креста при восьмой армии Г.Г. Лерхе говорил еще в Луцке: “Обратите внимание на эвакуацию раненых из Гвардии – там Бог знает что творится”.
В Рожище бросалось в глаза множество раненых, лежавших где попало: в домах, в садах, на земле и в сараях; многие пострадали тут же в самом местечке при налетах аэропланов и от разрыва пироксилиновых шашек, сложенные под открытым небом прямо рядом с лазаретом. Здесь погиб уполномоченный Красного Креста Г.М. Хитрово, который бросился выносить раненых из загоревшегося от взрыва шашек барака. У заведующего санитарной частью армии профессора Вельяминова не хватало самых необходимых медикаментов и перевязочных средств. В штабе Безобразова поражало большое количество штабных офицеров. Из рассказов самого Безобразова о положении на фронте можно было вынести впечатление, что у него полная неурядица.
На обратном пути я снова виделся в Луцке с генералом Калединым, и он не скрывал своего негодования по поводу тех огромных потерь, которые понесла Гвардия, достигшая ничтожных результатов: “Нельзя так безумно жертвовать людьми, и какими людьми”.
В Рожище мы приехали в надежде свидеться с сыном, полк которого участвовал во всех боях Гвардии, потерявшей тогда убитыми и ранеными до тридцати тысяч. Безобразов разрешил вызвать сына по телефону, так как полк его отошел на вторую линию. Ждать пришлось до рассвета следующего дня. Мы сидели до поздней ночи на скамейке на шоссе и после всех тяжелых впечатлений дня ожидали с тревогой, жутким чувством прислушиваясь к доносившемуся реву боя. Ночь была темная, и жена пошла отдохнуть в халупу В.В. Мещериновой, которая, верная себе, не оставляла от Преображенского полка, где у нее из трех сыновей один уже погиб. Спать не хотелось, вернулась и жена, и мы обошли три лазарета: один из них имени Родзянко, где отлично работала жена племянника – англичанка, второй – английский с леди Педжет во главе и третий Кауфмановской общины. Везде работали самоотверженно. Но принимать всех не успевали – не хватало мест. Привозили исключительно из Гвардейских частей: чудный, молодой, рослый народ из последних пополнений – “поливановские”. Они бодро и весело отвечали нам, а “старики” жаловались, что часто даром губят народ, заставляют брать проволочные заграждения без артиллерийской подготовки. Они отнеслись ко мне с большим доверием и тихо с горестью рассказывали про плохое начальство». (Родзянко М.В. Крушение империи и Государственная Дума и февральская 1917 года революция. М., 2002. С. 175–177.)
В дневнике императора Николая II читаем:
«19-го июля. Вторник
Два
На обратном пути в город прошел ливень со шквалом. После дождя стало холодно. Принял Протопопова – тов[арища] Пред[седателя] Гос. Думы. Обедали на балконе» [174] .
По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича: «18 июля Государь принимал члена Государственного совета графа Олсуфьева и члена Государственной думы Протопопова (правильно 18 июля принимал Олсуфьева, а 19 июля Протопопова. – В.Х.). Оба они были в составе той парламентской группы, которая ездила летом с визитом в союзнические страны. Протопопов возглавлял группу. Возвращаясь в Россию, в Стокгольме они встречались с немецким агентом Варбургом. Встреча эта наделала много шума. После назначения Протопопова министром она истолковывалась левой общественностью как шаг к заключению сепаратного мира, делавшийся чуть ли не Их Величествами. Ввиду последней сплетни об этой встрече нужно сказать подробнее.
174
Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 596.
Александр Дмитриевич Протопопов, товарищ председателя Государственной Думы, руководил группой визитеров. Он произвел за границей большое впечатление, со всех сторон ему говорили комплименты, а английский король даже посоветовал Государю назначить его министром. И Протопопов, и Олсуфьев любили поговорить, и часто больше, чем надо было. В Стокгольме известный русский журналист Колышко пригласил их на завтрак, после которого Олсуфьев изъявил желание побеседовать с кем-нибудь из интересных немцев. Колышко (который при Временном правительстве привлекался за шпионаж) вызвался это устроить. Часа через три у него состоялось чаепитие, на котором были Олсуфьев, Протопопов, супруги П., стокгольмский банкир Ашберг и немец Варбург, прикомандированный к Германскому посольству как консультант по продовольственным делам, его брат – банкир в Гамбурге. Часа полтора длилась интересная беседа.
Варбург высказал мысль, что Германия ничего против России не имеет, что дальнейшее продолжение войны бессмысленно, что войну вызвала Англия, что она одна хочет извлечь из нее пользу, хочет мирового господства, и что дружба с Германией дала бы России гораздо больше, чем союз с Англией – Англия не позволяет Государю заключить сепаратный мир. Все сказанное было логичным, кое-кто противоречил, и наконец, разошлись так же просто, как сошлись.
По приезде в Петроград Протопопов со свойственным ему легкомыслием рассказывал повсюду о стокгольмской беседе, причем мало-помалу придал ей некое серьезное значение, которого она не имела. Разговор заинтересовал министра Сазонова. Он пригласил к себе Протопопова, доложил Государю, и Государь по совету министра вызвал и Протопопова, и Олсуфьева. Протопопов подробно доложил обо всей поездке группы и передал с точностью разговор с немцами. Он произвел на Государя самое хорошее впечатление. Сам же Протопопов был очарован Его Величеством и, как любил повторять затем, влюбился в Государя. Беседой заинтересовались и обе императрицы». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 333–335.)
По воспоминаниям генерала П.Г. Курлова об А.Д. Протопопове: «В конце лета 1916 года возвратился из-за границы мой старый однополчанин и друг А.Д. Протопопов. При первом нашем свидании он рассказал мне бывший с ним в Швеции инцидент, который имел в его последующей жизни важное значение и послужил в думских сферах в обществе поводом к обвинению его даже в измене. Я помещаю здесь этот эпизод с его собственных слов, так как он записал его подробности в своей памятной книжке.
По рассказу А.Д. Протопопова, при проезде через Швецию ему русский посланник в Стокгольме сообщил, что с ним желал бы переговорить на частной почве германский посол. А.Д. Протопопов выразил свое согласие на это свидание, но в назначенном месте встречи он германского посла не застал, а явившийся к нему, как называл его А.Д. Протопопов, советник германского посольства Варбург передал от своего начальника письмо, в котором последний приносил извинение, что не мог прибыть лично для переговоров, так как повредил себе ногу. Разговор носил чисто общий характер, и А.Д. Протопоповым были записаны и вопросы и ответы, из коих нельзя было не прийти к заключению, что все, сказанное А.Д. Протопоповым, носило совершенно корректную форму, а тема о возможности сепаратного мира не была вовсе затронута. Б.В. Штюрмер, занимавший в это время пост министра иностранных дел, признал с своей стороны, что А.Д. Протопоповым не были нарушены ни интересы России, ни ее державный авторитет. Он доложил об этом Государю Императору, который пожелал видеть А.Д. Протопопова и от него лично выслушать подробности парламентской поездки за границу и, в частности, имевшего место в Стокгольме свидания, что и было одной из причин последующего назначения его министром внутренних дел.