Григорий Шелихов
Шрифт:
графья и бароны повылезли!" - вспоминал Шелихов фамилии удачливых
хищников Строгановых и Демидовых. Священным напоминанием о лучших в
представлении Шелихова временах отечества был хранившийся в отцовском
доме золоченый ковш с гербом, подаренный великим государем их прадеду,
рубежному стрельцу и парусинному мастеру Григорию Лукичу Шелихову.
Ковш этот Петр подарил за поставку добротно сработанного рукотканного
полотна на окрыление
Через несколько дней после пережитого негласного судьбища Шелихов
рассчитывался с людьми, набранными в поиск незамерзающей гавани.
Многих из них - добрые ребята! - Григорий Иванович убедил подписать
отбывные обязательства - ехать в будущем, девяносто четвертом году в
Америку. Среди всех этих дел мореход узнал, с досадой на собственную
догадливость, что петербургский ревизор только-только выехал из
Иркутска. В доме Лебедева-Ласточкина, у которого остановился его
благородие, было такое трехдневное гульбище, что дым стоял коромыслом.
Даже иркутский полицмейстер присядку там откалывал. И все вояжиры
шелиховских компаний три дня из лебедевского дома не выходили.
Кончилось же тем, что с господином чиновником ушла запасная, груженная
доброхотными иркутскими подношениями кибитка, а вместе с ними и
поклепы на него, Григория Шелихова, - какие - сам догадывайся
Лето кончилось. Утра вставали туманные и прохладные. Яблони,
березы и черемуха осыпали желтым листом полянки просторного
шелиховского сада. В начале сентября, на Рождество богородицы, выпали
первые заморозки, и с ними в одно багряное предвечерье распахнулись
ворота шелиховской усадьбы, впуская долгожданный обратный обоз с
огнестрельным запасом и другим закупленным в столице добром.
Исхудалые, оборванные, иссушенные солнцем и ветрами, дважды
перекрыв за десять месяцев путь между 30 и 100o восточной долготы, без
малого треть земной окружности, вернулись домой шелиховские люди.
– Из шестинадесять лошадок, что на Расею пошли, возвернулись
двенадцать, достальных менкой либо куплей добывали... Колес, оглобель,
лаптей и онуч без счету сменили, я все тута записал, - степенно
докладывал приказчик Мальцев, явившийся к мореходу после бани, в
которую немедленно по прибытии были отправлены все ямщики. - А из
человечков одного, Ваську Махалова, не углядели - на Урале жениться
захотел и от нас сошел... Его девка Змеевка, Полозова внука,* так
понять надо, на золото сманила... (* Легендарные образы уральского
фольклора,
– Ладно, сбежал, так сбежал! Ты лучше скажи, Максим Максимыч,
клади он не схитил? Сколько пороху принял и сколько доставил?
– Триста пудов принял, триста и приставил... Да что ты, Григорий
Иваныч, впервой, что ли, сходить пришлось? Хитника я у самого Полоза
достал бы, - обиженно прогудел Мальцев.
– С весов принимал, с весов и
сдавать буду...
– Это завтра... Завтра, скажи ребятам, и ветошь их на пониток*
новый сменяю, а теперь идите ужинать и спать ложитесь... Караульных на
ночь при клади оставь, Максим Максимыч, у меня к китайской партии
много неведомых людей прибилось - не поблазнило бы кого! (* Верхняя
одежда из домотканого сукна на льняной основе.)
Отложив в сторону сданные Мальцевым подотчетные записи, казенные
квитанции, накладные и ярлыки, Шелихов взял в руки небольшое письмо
Николая Петровича. "Письмишко малое, значит и добра в нем мало", -
думал он, не вскрывая пакет, пока не вернется Наталья Алексеевна. Она
захлопоталась во флигеле с распределением прибывших людей, большинство
которых не имело жилья в городе.
– А ну-ка, ну, чего пишут детки наши?
– еще с порога, волнуясь,
заговорила она, увидев в его руках нераспечатанное письмо.
– На твою легкую руку открыть дожидался! - сказал Шелихов,
вскрывая маленький конверт. - Нюхнем столичных новостей... - и
медленно, с расстановкой начал читать письмо зятя:
– "Милостивый государь, батюшка наш, Григорий Иванович, и
милостивая государыня, матушка наша, Наталья Алексеевна! Безмерно
тонкой и долгой стала нить, связующая наши жизни, а казенной почте
нельзя довериться.
В Петербург приехали здравы и невредимы за сто дней. Наблюдения и
картины нашей дороги живописать опасаемся. Ранней ростепелью
принуждены были сменить полозья на колеса, а для того в Москве
двухнедельную остановку взяли.
В столице гнездо, уготованное вами, нашли в сохранении. Гаврилы
Романовича Державина дворецкий Аристарх, прелюбопытный старикашка,
смотрение за домом имел денно-нощное. И чудо из чудес - сверчок
родительский прибыл с нами в столицу благополучным и, спущенный за
печь, к хору поварни глебовской тотчас присоединился. Аннет уверяет,
что голос его, исполненный сибирской дикости, и посейчас от прочих