Григорий Шелихов
Шрифт:
далекой и чуждой Америке он не успокаивает тревогу своей подруги.
– Я,
тебе ли не знать, камни и мели подводные за сто верст носом чую,
глазами вижу... Катьша и Ираклий давно у меня на ладони, и оказия эта
для нас особливо опасна. Враги мои, и здесь и в Петербурге, ничего не
пожалеют, чтобы Ираклия наново на Гижигу угнать, Катюшку в монастырь
запереть, замотать нас... Так и скажи обоим - ты им лучше меня
растолкуешь, и чтоб до свадьбы
показывали, а на свадьбе... в Славороссии из пушек палить будем!
Благополучное, казалось бы, окончание щекотливого разговора
оставило Наталью Алексеевну не удовлетворенной, настолько они оба
по-разному искали и находили выход из великого затруднения.
Пушки, гремящие на свадьбе пичужки Катеньки в американской земле,
прозвучали в душе Натальи Алексеевны похоронным салютом ее надежде в
совете с мужем найти здравое и достойное решение вопроса. "Гришата
земли под собой не видит, невесть чего начитавшись из книг", -
удрученно думала она.
Шелихов же оставался верен себе: в переселении с семьей за океан
он искал спасения не только счастья дочери, но и заветного дела своей
жизни, встретившего в последнее время столько неудач и препятствий на
родине. В Славороссии Шелихов отводил Ираклию почетное место. Славный
зодчий прославит молодую страну как строитель ее дорог и портов,
адмиралтейства и сената. Николай Петрович Резанов на многое раскрыл
глаза именитому рыльскому гражданину: Шелихов научился ценить людей с
той стороны, которую российские купцы не умели в них разглядеть и сто
лет спустя.
Так, среди почета и довольства, пришедшего к Шелиховым на закате
жизни, мысли и чувства купца-морехода и его жены потеряли драгоценное
единство. Только при этом единстве Наталья Шелихова нашла в себе силы
разделить с мужем все превратности изумительного похода русских
корабликов-ладей в поисках восхода солнца, - похода, который оставил
за ней славу первой русской женщины, вступившей по своей воле на землю
Нового Света.
– Что б оно такое было, артишоки и спаржи? - неуклюже попытался
Григорий Иванович найти поворот в разговоре, продолжая читать книгу.
– Не слыхивала. Зверушки али рыбы какие? - холодно, вопросом на
вопрос ответила Наталья Алексеевна. - Аль на свадьбе угощать задумал?
– добавила с невеселой усмешкой она и ушла, ссылаясь на заботы по
хозяйству.
Наталья Алексеевна не делала больше попыток вернуться к трудному
разговору о судьбе Катюши и Ираклия.
Прикинув на досуге возможности и виды
Григорий Иванович не мог не согласиться в душе, что сказал он жене о
свадьбе в Америке необдуманно, сгоряча. Не отдавая в том самому себе
ясного отчета, он больше, чем почетом и славой, дорожил мнением о нем
своей жены, неподкупной свидетельницы и судьи всех его дел и помыслов,
и боялся отказом от благородного и мужественного решения умалиться в
ее глазах. И все же уступать ей он больше не может: в уступках женским
просьбам и желаниям он дошел до предела.
Не слыша с некоторого времени оживлявшего дом звонкого смеха
дочери и приметив, что Ираклий не появляется за столом даже во время
обеда - эк их настращала мать! - Григорий Иванович решил подбодрить
упавшую духом молодежь.
Однажды как бы ненароком он зашел в девичью, где Катенька
проводила теперь целые дни за прилежным рукоделием с работными
девушками, среди которых было и несколько алеуток. Появление хозяина,
никогда почти не заглядывавшего в женское царство, всполошило девичью.
– О чем плакала, Катерина? - подходя к пяльцам и будто желая
разглядеть узор, с напускной строгостью спросил отец и поднял пятерней
за подбородок сморщившееся в испуганной гримасе лицо дочери. - Неужто
опять кошка наша нашкодила - котят принесла да потеряла? А я... гм...
я думал ее с приплодом в Америку забрать, как переезжать будем... Там
кошки вот как надобны. Баранов пишет, житья там нет от мышей и крыс!
–
говорил он, придумав тонкий и обнадеживающий, как ему казалось, намек
на свадьбу с пушечной пальбой. - А я Ираклия ищу не сыщу в целом
доме... Не знаешь ли, где он хоронится? Ну, чего, чего ты?
– привлек
он к себе дочь, заметив навернувшиеся в ее глазах слезы.
– Все-то вы,
девки, обидел вас господь, на мокром месте стоите... Отвечай, коли
спрашиваю!
– Батюшка... не гневайся на него, батюшка! - чуть слышно
проговорила совершенно растерявшаяся Катенька.
– Он... он ума решился,
день и ночь листы рисует, на полу разложивши... "Кончу урок, говорит,
сдам хозяину - тебе, батюшка, - и в скит уйду, нет мне жизни..." А
я... я тогда тоже в монастыре затворюсь и... маменька сказала, б-б...
благословит меня на это...
Рыдая, Катенька в изнеможении опустилась к ногам отца. Работные
девушки, чуткие к горю и беде ласковой и дружной с ними хозяйской
дочери, одна за другой тоненько заголосили.